"Больше всего объединительный матч нужен FIDE"

Классический чемпион мира по шахматам ВЛАДИМИР КРАМНИК подтвердил, что примет участие в стартующем 18 декабря суперфинале чемпионата России по шахматам. В интервью корреспонденту Ъ АЛЕКСЕЮ Ъ-ДОСПЕХОВУ он рассказал о том, какое значение для него имеет этот турнир и почему до сих пор не организован его объединительный матч с Веселином Топаловым.

— В 1990 году, когда мне было 15. Это был мой единственный до сих пор чемпионат России. Воспоминания от него, если честно, остались какие-то мрачноватые. Помню, турнир был жутко длинный. Есть уже было нечего — времена наступили тяжелые. В гостинице только буфет с котлетами... Сыграл неплохо. Занял второе место. С тех пор я в российских чемпионатах не участвовал. Но, собственно, и по-настоящему высокого уровня чемпионат у нас, если брать постсоветский период, проводится всего во второй раз.

— В первом, прошлогоднем, вы собирались играть, были заявлены в числе участников, а потом, после чемпионского матча с Петером Леко, сообщили, что не приедете в Москву...

— Я действительно хотел играть в суперфинале, иначе не подписывал бы контракт. Подписал его за день до начала матча. Но так получилось, что по ходу его я заболел и, когда он закончился, чувствовал себя плохо. Я просто физически не мог уже играть в Москве... Вокруг моего отказа почему-то подняли шум. Хотя это ведь нормально для большинства видов спорта. Не поднимали же шум из-за того, что Марат Сафин в связи с травмой отказался от Masters Cup в Шанхае. В шахматах тоже такое часто случалось. Гарри Каспаров по болезни отказывался от турниров, другие гроссмейстеры.

— (Улыбается.) Уже несколько лет мне перед каждым турниром говорят, что вот он — самый важный, решающий. Понимаете, для профессионала важно любое соревнование. Мы играем не так много турниров, чтобы можно было сказать про какой-то, что он не имеет большого значения. Особенно если речь идет про турнир с классическим контролем времени. Так что суперфинал для меня стоит в одном ряду с Вейк-ан-Зее, Дортмундом. Буду стараться победить.

— Насчет особой важности суперфинала — это я к тому, что в целом нынешний год вы ведь никак не можете записать в удачные: ни одной победы в турнирах... В подготовку к российскому первенству вы внесли какие-то коррективы?

— Подготовка в корне противоположная. Я две недели назад приехал в Москву и все это время шахматами практически не занимался. Отчасти намеренно. Я слишком много занимался ими до этого, и для того, чтобы освежить голову, мне, может, и надо было отвлечься. А то немного притупляется желание из-за того, что по восемь часов в день сидишь над доской. Теперь желание есть. И это главное. А для интенсивной шахматной подготовки осталась неделя. Полагаю, срок достаточный.

— Возможно, мне стоило отказаться от некоторых из них. Я понимал, что здоровье неидеально, что я не в форме. Но отказываться было как-то неудобно. Я в принципе знал, что объективно не могу добиться очень хороших результатов ни в Вейк-ан-Зее, ни в Дортмунде. Но не расстраиваться не мог. Разве можно не расстраиваться, если, как в Софии, набираешь "минус два", играя в целом неплохо, но допуская грубейшие "зевки"? Впрочем, повода для паники нет. Карьера любого шахматиста идет полосами. У Веселина Топалова было года три, когда он в десятку рейтинга не попадал и считал за счастье в турнире 50% очков набрать. У Ананда после того, как он победил на чемпионате мира FIDE в 2000 году, тоже наступила черная полоса. Я в 1998 году, незадолго до матча с Каспаровым, пережил то же самое: и рейтинг опустился, и результаты были неважными. К этому надо относиться спокойно.

— Удивил. Я знал, конечно, что он очень сильный шахматист. Но взлет был слишком резким.

— Топалов выиграл аргентинский турнир за титул чемпиона мира FIDE. Вроде бы президент федерации Кирсан Илюмжинов дал понять, что ничего не имеет против вашего с ним объединительного матча, несмотря на то что вы в Сан-Луисе выступать отказались. Вроде бы были переговоры. Вроде бы они были близки к успеху — и вдруг объявление о том, что матча не будет. Что все-таки случилось?

— Начнем с того, что, мне кажется, у FIDE просто давно нет внятной позиции ни по одному вопросу. Возьмем мое приглашение в Аргентину. Причина вовсе не в том, что я не хотел там играть. В спорте есть правила, которые нельзя менять. Не может же, например, судья в футболе по ходу матча сократить его время с 90 минут, скажем, до часа. Мы начали объединение в 2002 году на конкретных условиях. Свою часть я полностью выполнил — отстоял звание "классического" чемпиона мира, прописанное в Пражских соглашениях. И тут в одностороннем порядке правила меняют, пытаясь заставить меня сыграть в Аргентине. Так же не бывает! Я сразу сказал, что не против этого чемпионата и готов сыграть с его победителем, кто бы им ни стал. Это соответствовало логике процесса и всем юридическим нюансам.

— В мае во время софийского турнира была встреча моего менеджера Карстена Хензеля с вице-президентом FIDE Георгиосом Макропулосом. На ней Макропулос сказал: федерация не против объединительного матча. Объяснил, что спонсоры настаивают на том, чтобы турнир в Аргентине назывался именно чемпионатом мира, но подчеркнул, что по сути своей он будет отбором к объединительному поединку. Мой менеджер начал искать спонсоров. Поиски завершились успехом: спонсоры (немецкая компания Universum Event Promotion.—Ъ) нашлись. У них не было возражений, чтобы матч состоялся под эгидой FIDE. В начале ноября была встреча с участием Хензеля, менеджера Топалова Сильвио Данаилова и спонсоров, на ней было достигнуто абсолютное согласие. Гарантирован минимальный призовой фонд — $1,4 млн, который наверняка увеличился бы с появлением других спонсоров, реализацией рекламной программы, выбрано место проведения поединка в Германии. Казалось, никаких проблем не осталось. Данаилов сказал, что готов подписывать контракт. "Только перед этим,— добавил,— я должен проконсультироваться с FIDE". Через три дня он перезвонил: "К сожалению, мне не разрешают заключать этот договор. Ничего не могу сделать". И выдвинул новые странные условия.

— Во-первых, планка гонорара Топалова была очень резко повышена, хотя мы согласовали уже все позиции. Теперь ему требовался $1 млн. Во-вторых, почему-то отдельным пунктом стояло, что я не являюсь чемпионом мира. Об этом во время переговоров речь вообще не шла. Что произошло? Кто инициировал отказ — сторона Топалова или FIDE? Не знаю. Честно — просто не знаю. У меня хорошие отношения и с Топаловым, и с Данаиловым, но в данном случае получилось как-то некорректно... Я по-прежнему надеюсь, что пути выхода из создавшейся ситуации найдутся. Но то, что процесс организации матча осложнился,— факт. И факт, что кому-то невыгодно, чтобы он состоялся.

— Нет ощущения, что вас в последнее время пытаются изолировать, что ли, от остального шахматного мира?

— Нет, об изоляции, думаю, говорить не стоит. Ее никогда не будет. Но в последние годы политика FIDE по отношению ко мне была несколько враждебной. Что непонятно. Я ведь если и критикую FIDE, то критикую по делу. И всегда отмечаю все позитивное, что предлагает федерация. Вот, к примеру, она провела аргентинский чемпионат, здорово провела... Тем более такая позиция неясна, учитывая, что президент FIDE — россиянин. Выходит, идет борьба против своих? Но, может, все еще изменится. На мой взгляд, больше всего объединительный матч нужен именно FIDE: он же будет означать завершение смутного времени. А похоже, что она тормозит процесс. Я-то подозревал, что это скорее у Топалова может не возникнуть особого желания играть матч.

— Для него это риск. Он убедительно выиграл турнир в Аргентине, он на волне, в отличной форме. А что будет осенью следующего года, никто не скажет... Но у меня, повторю, сложилось впечатление, что причина не в Топалове, а в том, что все было отдано на откуп FIDE. Тем более что он и Данаилов и не отрицали, что перемена позиции произошла после разговора с представителями федерации.

— Вы понимаете Гарри Каспарова, который ушел из шахмат, выиграв Линарес, находясь на первой строчке рейтинга?

— По-человечески понимаю. У него появились другие интересы, другая сфера деятельности. Каспаров в шахматах добился всего, а с годами играть становится все труднее и труднее — нагрузки в нашем виде постоянно повышаются. В последние года два было видно, как тяжело ему давалась игра. Он играл мало, результаты чуть-чуть снизились. К тому же у Каспарова, несомненно, накопилось недовольство тем, что творится в шахматном мире. FIDE, не дав ему возможности сыграть чемпионский матч, поступила с ним, мягко говоря, некрасиво.

— Против Каспарова вы играли свои самые яркие партии и говорили, что лучше мотивации, чем поединок с ним, для вас придумать невозможно. Что, теперь стимул исчез?

— Нет, конечно. В последние года три Каспаров настолько мало играл, что мы с ним почти не пересекались. Обычно пересекались раз в сезон, в Линаресе. Я уже привык играть в турнирах без него... И вообще ничего страшного в том, что великие уходят, нет. Вспомните, какой трагедией выглядел уход из тенниса Пита Сампраса. Но теннисный мир к новым реалиям приспособился быстро.

— Топалов может стать для вас таким же "мотиватором", каким был Каспаров?

— Ну конечно! Если на кону в матче титул абсолютного чемпиона мира, то, кто бы в нем ни противостоял мне — Топалов или, допустим, Вишванатан Ананд, мотивация будет колоссальной. Ясно, что я буду готовиться к нему чрезвычайно серьезно и выжму из себя все, что у меня есть, чего не делал уже целый год, после матча с Леко. Ну а если этот поединок не состоится... Что ж, по крайней мере я сделал все от меня зависящее, при том что не моя это вовсе задача — находить спонсоров. Тогда придется проводить свой цикл, продолжать розыгрыш первенства мира по классической линии.