Причины успеха ищет Роман Должанский
В советские годы в театральной среде бродила шутка про международное "разделение труда" в братских прибалтийских республиках. Считалось, что в Эстонии — самые сильные актеры, в Латвии — лучшие сценографы, а Литва "отвечает" за воспитание режиссерских кадров. С тех пор шутка почти потеряла актуальность: эстонских актеров мы теперь не видим, латышские сценографы в Москве работают редко. Но вот что касается литовской режиссуры, то никакие исторические потрясения не властны — Литва продолжает с завидной регулярностью поставлять на свой внутренний и международный театральный рынок режиссерские таланты первой величины. В пересчете на душу населения небольшая балтийская страна наверняка окажется самой режиссерской страной мира.
Имя великого Эймунтаса Някрошюса знают даже те, кто вообще не ходит в театр. Те, кто театром все-таки интересуется, наверняка назовет Оскараса Коршуноваса (благо он, как и Някрошюс, работал в московских театрах), Римаса Туминаса, Ионаса Вайткуса, Гинтараса Варнаса. Петербургский театр-фестиваль "Балтийский дом" собирается добавить к этому списку еще одно имя — Цезариса Граужиниса. Во всяком случае, нынешний московский фестиваль "Балтийского дома" имеет ярко выраженный "литовский акцент": питерцы собираются представить нам два спектакля Граужиниса, "Песнь песней" Някрошюса и "Царя Эдипа" Коршуноваса, успевшего уже с большим успехом прокатиться по престижным европейским фестивалям.
Декабрьские вечера с литовским театром заставят еще раз задаться трудным и завистливым вопросом, чем же вызвана такая урожайность режиссерских талантов. Ну, ведь не только тем, что Литва и исторически, и географически "зажата" между двумя великими театральными культурами мира — русской и польской, а потому находится под сильнейшим влиянием обеих (многие из литовских режиссеров учились ремеслу в Москве). Вон, Белоруссия мается в тех же самых тисках, но ничего подобного литовскому феномену в ней не наблюдается.
Феномен не объяснить и плодотворным противодействием католической церкви театру. Известно же, что чем строже моральные уложения религии, тем более изощренными оказываются попытки искусства обрести свободу и заявить о правах человека на собственное, "режиссерское" видение мира. Но есть ведь католические страны, где театр слаб и бледен.
Относительная либеральность советского режима — тоже не объяснение, его опровергают все те же Латвия и Эстония. Очевидно, что в случае литовской режиссуры имеет место счастливое совпадение и "умножение" перечисленных причин. Кстати, сейчас основной причиной может быть назван литовский зритель. Поколениями воспитывавшаяся именно на режиссерском театре, публика в Литве уже не воспринимает "просто театр", где лицедеи правят ремесло. Она не любит, в отличие от других публик, когда ей рассказывают истории, когда с ней просто разговаривают со сцены актеры, пусть даже самые любимые. Она не принимает радостной простоты антреприз и бытовых комедий. Она любит, чтобы с ней разговаривали сложно, на языке неоднозначных образов, внятных театральных метафор или даже природных стихий. То есть на том языке, научить которому театр могут только настоящие режиссеры.