премьера театр
На фестивале NET (проходящем при поддержке Федерального агентства по культуре и кинематографии, социально-культурного фонда Hennessy, торговой марки Nescafe Gold и Газпромбанка) Национальный драматический центр Нормандии представил моноспектакль Дариа Липпи "К Пентесилее". В постановке французского режиссера Эрика Лакаскада романтическая трагедия Генриха фон Клейста превратилась в парад современных сценических технологий. Рассказывает МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Эрик Лакаскад, мрачный мужчина, появившийся на сцене Центра Мейерхольда в синих тренировочных штанах, красной кофте и кожаной куртке, как и многие герои нынешнего NET, приехал в Москву впервые. У себя во Франции он считается одним из самых интересных и оригинальных режиссеров поколения 40-летних, специалистом по Чехову. На NET приехал не с Чеховым, а со своей новой работой — трагедией немецкого романтика Генриха фон Клейста "Пентесилея", превращенной в моноспектакль для его любимой актрисы Дариа Липпи.
Эта постановка — осуществление давнего замысла Дариа Липпи, мечтавшей сыграть не только воинственную царицу амазонок, выступившую под стены Трои против армии греков и воспылавшую смертельной страстью к Ахиллу, но и остальных персонажей трагедии. Она предложила Эрику Лакаскаду опрокинуть обычный порядок работы над спектаклем и пригласить сразу нескольких режиссеров и хореографов, скрестив их разные взгляды на эту легенду о любви и войне. В результате помимо самого господина Лакаскада в программке числится целый десяток постановщиков. Как они делили между собой одну единственную актрису и один короткий час сценического времени, известно только им самим.
Например, сцена, в которой царица амазонок решается на поединок с Ахиллом, поразившим ее своей красотой, решена как танец с саблей. Дариа Липпи совершает медленные телодвижения, принимает боевые стойки, будто Ума Турман на плакатах к фильму "Убить Билла" — вероятно, хореограф, ставивший эту сцену, занимается пластическим театром и восточными боевыми искусствами, догадываемся мы. Дальше наступает черед режиссера, увлеченного новыми технологиями: в сцене сражения актриса не двигается — в поле боя превращается ее обнаженное тело. На наших глазах с него слезает кожа, обнажая внутренности киборга, потом оно покрывается звериной шкурой, а в финале расцветает кровавыми ранами. Эпизод пленения Пентесилеи явно ставил поклонник театра жестокости и всякого рода эпатажа: актрисе приходится произносить свой любовный монолог в чем мать родила и в очень унизительной и беспомощной позе — будучи подвешенной за все четыре конечности. Весть о том, что Ахилл вызывает ее на новый поединок, Пентесилея получает не от гонца, а из собственного рта, крупным планом спроецированного на стену задника и готового вот-вот проглотить хрупкую фигурку актрисы.
Словом, разнообразных изобретательных приемов здесь хватило бы на десяток постановок. А вот с внутренним содержанием спектакля возникают проблемы. Дариа Липпи через все режиссерские задания пытается пронести свой образ Пентесилеи — женщины сильной и страстной, которая любит так же неистово и смертельно, как и сражается. Когда она произносит имя Ахилла, звук, похожий на стон или звериный рык, вырывается у нее не из горла, а откуда-то из живота, из самого нутра. Но редкие моменты сценической правды, когда перед зрителями действительно появляется царица амазонок, а не увлеченная авангардными поисками актриса, теряются в лавине формальных фокусов. В финале, залитая кровью, измученная и растоптанная, Пентесилея Дариа Липпи выглядит не героиней романтической трагедии, а первой в мировой истории феминисткой, пострадавшей от собственных убеждений и режиссерских амбиций.