обозреватель
За год, минувший с "оранжевой революции", на Украине... Прошу прощения, никак не могу употреблять невозможный в русском языке оборот "в Украине". Как не могу писать "Кыргызстан" и "Таллинн" с двумя "н". Политкорректность вступает в конфликт с грамматикой, я на стороне грамматики. "Украина" есть старая форма слова "окраина", "в окраине" — это не по-русски. Если все национальные названия писать близко к оригиналу, то немцев надо именовать дойчами. Тем более что "немец" — это обидно: немой, значит...
Итак, за год на Украине не изменилось ничего. Это не мое утверждение — приятель, коренной украинец, не от хорошей жизни давно осевший в Москве, только что в очередной раз съездил на родину и вернулся именно с таким мнением. В его городе, районном центре не сильно "оранжевой", но и не уперто "голубой" в революционные времена области, те же самые воры сидят в начальстве. Точно так же, как при старой, дореволюционной власти, вымогают они взятки за любой чих, а суммы увеличились в соответствии с инфляцией. Даже неразумные контрреволюционеры, год назад не сообразившие своевременно перейти на сторону победителей, уже успели тихо покаяться и после короткой опалы вернуться в свои кабинеты... Что касается мирного населения, то оно тоже не почувствовало существенных перемен — и к худшему тоже. У кого была работа, у того она и есть, как считалась зарплата в двести гривен (сорок долларов) приличной, так и считается. А у кого работы не было, так у того она и не появилась, откуда ж ей взяться... Впрочем, возник один успешный бизнес: открылась местная фирма, разбирающая брошенные недостроенными частные дома и продающая по дешевке полученные стройматериалы. Дело хорошо идет, кирпич секонд-хэнд ценится — ведь еще советский же. Покупают его новые украинские, поднакопившие денег на заработках в Москве, на строительстве коттеджей у новых русских — теперь они воспроизводят образцы с поправками на местные условия... "Мертво,— сказал приятель, подводя итоги своего свидания с батькiвщиной,— мертво там. Нет жизни".
Наверное, он чего-то не понял. А как же революционный энтузиазм, солнечный цвет перемен, бурное обновление, неужели стихло эхо майдана? Лучшая жизнь для всего великого украинского народа, выбравшего свободу,— где она? Ну пусть богаче люди не стали, так хотя бы веселее! "Все веселье в Киеве, где гроши, там и веселье",— с унылой трезвостью говорит приятель. Ладно — но неужто не переживает народ хотя бы размолвку своих вождей, неужели хотя бы трагических эмоций не испытывает? "Они заводы делят, а нам делить нечего. Как ездили к вам на заработки, так и будем ездить",— твердит приятель.
Не знаю насчет счастливых семей, Толстому видней было, но все революции точно похожи одна на другую. Август девяносто первого, радостная толпа у Белого дома — август девяносто второго, тоскливая нищета бывших защитников демократии, истерический дележ страны — октябрь девяносто третьего... Что правда, то правда: мы — народы-братья.