специальный корреспондент
Очень точно сказала одна моя парижская подруга: "Понимаешь, выросло какое-то отдельное население этой страны, а власть и не заметила. Власть слишком долго и старательно не вмешивалась в жизнь пригородов. А ведь многие из этих парней, которые сегодня куролесят, родились во Франции, но при этом плохо говорят по-французски. Какие у них перспективы? Я их не защищаю, меня бесит то, что они творят. Но у всего есть свое начало...".
Когда-то, когда Николя Саркози впервые стал министром внутренних дел, в моем тишайшем и спокойнейшем квартале Маре в центре Парижа появилось как-то чрезвычайно много полицейских на улице. Я, конечно, двумя руками за спокойствие и безопасность на улицах, но их было уж слишком много для благополучного в целом квартала. Тогда я села в машину и поехала в Сен-Дени, один из самых неблагополучных пригородов столицы. Я просто проехала его насквозь, не увидев в десять вечера ровным счетом ни одного полицейского. Зато неожиданно увидела несколько очень дорогих машин и праздных пацанов в джинсах "Дизель" и с последними моделями мобильников в руках. Ни то, ни другое, ни третье на пособие по безработице не купишь.
Полицейские просто боялись этих районов. Украденные машины не сильно искали, хотя знали, что они оседают в пригородах. Странная политика поощрения мелкой преступности, процветающей в этих кварталах, негласно рассматривалась чуть ли не как своеобразная помощь безработным окраинам. Мальчики в "Дизеле" и с классными мобильниками, скорее всего, зарабатывают торговлей наркотиками. Во всяком случае, на одном из светофоров молодой человек не бедствующего вида открыто предложил: "Мадам, у меня есть все, что вам захочется", и распахнул пальто с сотней кармашков на подкладке.
Это, действительно, другая жизнь. И это другой Париж. В парижской полиции практически нет арабов и темнокожих: то есть нет людей, способных вызвать доверие и наладить хоть какой-то контакт с меньшинствами, чтобы хотя бы знать, что там творится внутри. Смешно, но во время беспорядков нашли одного негра в специальных войсках национальной безопасности и показывали его с гордостью по всем каналам. И если стихийную волну погромов во Франции оседлали какие-нибудь взрослые организованные теневые дяди, то растерянность власти вполне объяснима — они просто не знают имена, явки и пароли. В эту отдельную жизнь не просто не вмешивались, но и не контролировали ситуацию извне. Мальчишки не учились и их не заставляли, потому что во Франции не заставляют тех, кто не хочет учиться. Многие не умеют читать и писать и, действительно, плохо говорят по-французски. О какой работе может идти речь? Кто-то уходит в криминал. Некоторых сажают. Они проходят свои "университеты" в тюрьмах и возвращаются обратно. Эти люди не могут интегрироваться в жизнь страны, они создают свою жизнь. То, что происходит сегодня во Франции, это столкновение двух жизней, которым не суждено было стать одной общей и которые сейчас пересеклись.