Известный французский писатель и общественный деятель Марек Альтер представил в Москве свою трилогию "Библейские героини". С МАРЕКОМ АЛЬТЕРОМ встретилась ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
— "Библейские героини"? Почему именно героини?— История простая: я родился в Библии. Когда мне исполнилось четыре года, а было это в Варшавском гетто, мой дядя подарил мне две книги — "Библию для детей" и "Трех мушкетеров". И вот с тех пор всю жизнь я пересказываю Библию но как Александр Дюма. Потом, уже во Франции, где я оказался в 14 лет, я прочел саму Библию и увидел, что каждый перевод что-то изменял в Библии. Вот, например, "Песнь песней" — единственный текст, написанный женщиной. Ведь как Суламифь начинает: "Я красивая черная дочь Иерусалима". Но в переводе это звучит так: "Черна я, но красива". Видите разницу. Кроме того, хоть женщин в Библии и много, но они почему-то молчат. Получается, что мужчины отобрали голоса женщин. Тогда я начал изучать цивилизацию шумеров. Они изобрели первый абстрактный алфавит, что очень важно для появления монотеизма. У них есть тысячи историй, как люди жили в это время, как умирали, что ели. Но мужчины не умели писать — умели женщины. Этот мальчик Авраам только мечтал, а записывала Сарра. Но где этот текст? Вот я и попробовал посмотреть на историю Авраама глазами Сарры. Многое прояснилось: когда рассказывает женщина, все становится на свои места.
— Вы хотите написать о всех библейских героинях?— Я выбрал троих. Каждая из них символизирует определенную ступень в эволюции. Сарра — появление монотеизма и абстрактного мышления, без которого не было бы ни математики, ни философии. Сепфора — свободу. Кстати, Сепфора была черной, но никто об этом не говорил — потому что мы все расисты. Когда Микеланджело рисовал Сепфору в Ватикане, он нарисовал белую женщину. А Лейла — первая книга, Библия.
— А что об этом думают сами женщины?— Роман о Сарре начинается с эпизода ее взросления. Сколько девушек подходило ко мне с вопросом: "Как вы, мужчина, узнали что чувствует девушка, когда у нее первая менструация?" Это история всех женщин мира, будь то кореянка или еврейка. Это общая, единая для всех история, для всех рас и религий. Я, например, помогаю ассоциации молодых мусульманских женщин. Я думаю, когда они обретут право голоса, ислам изменится.
— Не было ли соблазна включить в историческое повествование сегодняшний день?
— Зачем? Изменяются технологии — тут Маркс был прав. Но человек универсален, поэтому мы и можем учиться у истории.
— А не боитесь скандалов, как с "Кодом да Винчи" Дэна Брауна — тот тоже возвысил роль женщины?
— Он сделал детектив. Мне было бы интересно другое. Ведь тогда Израиль был похож на Францию времен немецкой оккупации. Были коллаборационисты, были партизаны. Мы должны понять, что происходило в голове молодой девушки, родившейся в религиозной семье. Если описать такую Марию, тогда читателю уже не так важно будет знать, был ли у нее секс. Она мечтала о сыне, который освободил бы Израиль и мир. Но вот ему уже 30 лет, а он ничего не делает. Тогда она провоцирует его, как настоящая еврейская мать. Я рассказывал об этом замысле Иоанну Павлу II — кажется, ему понравилось. Не знаю, что скажут остальные христиане. Работа писателя опасна. Достоевский это знал, так что не я первый.
— Сейчас вы приехали только как писатель или и как общественный деятель?— И то, и другое верно. Несколько лет назад прекрасная переводчица Лилиана Лунгина начала переводить мой роман. Но она умерла, работа осталась незаконченной. Теперь наконец вышли мои первые книги по-русски. Другой задачей была подготовка юбилея Французского колледжа. Еще с Андреем Сахаровым мы мечтали об открытии западного университета в России. А когда я основал второй университет в Петербурге, познакомился с Путиным, который был заместителем Собчака.
— Вы часто общаетесь с политиками?— Я знаю много политиков. Не знаю, любят они меня или нет. Но они меня приглашают потому, что я не притворяюсь. Президент не президент — я говорю то, что думаю. Я говорю: "Владимир Владимирович, я читал в газетах, что вы это сказали. Почему вы это сказали? Это некрасиво". Это привилегия интеллектуалов. У Сталина тоже были свои интеллектуалы, только Шолохов и Эренбург никогда у него не спрашивали, почему вы так делаете — боялись. А я не боюсь.
— Тогда боялись, а сейчас наши интеллектуалы как будто потерялись?— Тогда была страшная ситуация: диктатура, ГУЛАГ, Лубянка. Сейчас другое поколение писателей. Те, кого я знаю,— Виктор Ерофеев, Людмила Улицкая. Но им нужно время, чтобы воспользоваться свободой. Они довольны, что могут выехать за границу, показать себя. Вот о том же я говорил вашему президенту. Он молодой человек: 50 лет в политике — это молодой. Но все же он был в советской школе, советском университете, советском КГБ. Может быть, он ничего плохого не сделал, но это его история. У вас есть модель — это Толстой. Пока писатели не идут на баррикады. Но еще пойдут. Если политики думают, что интеллектуалы с них не потребуют отчета, то они очень ошибаются.
— А кстати, с Путиным говорили о литературе?— Да, говорили немножко. Но он знает классическую литературу и не знает современной. Думаю, у него просто нет времени. Но вообще он интересный парень, интеллигентный. Хоть я и не всегда с ним согласен. Но вот такой пример. Мы сидим вместе, он пьет свой любимый чай с молоком. Я открываю окно. Он говорит: "Что с вами, Марек? Зачем вы открываете окно?" Я отвечаю: "Хочу посмотреть, что вы видите, когда открываете окно". Он отвечает: "Я знаю, что вижу — стену". Я ему: "Владимир Владимирович, это ваша проблема". Его ответ был ответом интеллектуала: "Все политики, когда открывают окно, видят стену". Это верно. Еще Дюма, француз, написавший самую интересную книгу о России, говорил о Кремле как о подобии тюрьмы. Такова сама структура Кремля. Сравните с Даунинг-стрит или Елисейским дворцом — туда можно подойти и сказать: "У-у, президент!" Попробуйте сделать это в Кремле: пять минут — и вы в тюрьме.
— Ваши романы написаны от лица женщин, а ощущаете ли конкуренцию со стороны коллег-писательниц?
— У вас в России появилось много хороших писательниц. У нас тоже была Жорж Санд — но она хотела писать как мужчина. Вот Вирджиния Вулф и Айрис Мердок писали как женщины. Кстати, у нас сейчас лингвистическая революция: появилось специальное слово для обозначения писательниц — "ecrivaine". Но мне это не очень нравится.
— Женские персонажи из русской истории.— Была такая молодая женщина Каплан, хотела убить Ленина. Интересный персонаж. Или вот жена Льва Толстого. В общем, есть женщины в российской истории...
— Вчера объявили лауреата премии Academie Francaise, и это тоже женщина. Кстати, литературные премии у вас по-прежнему уважают?
— Читателя можно понять: книг тысячи и тысячи. Что выбрать — вот и покупают те, что рекомендованы премиями. Но даже среди гонкуровских лауреатов есть те, что продали миллионные тиражи, и есть — только несколько тысяч. Первые читатели, если видят, что неинтересно, отсоветуют вторым. Ведь книга — излишество. Можно жить без книги. Если у вас нет денег, вы сначала купите хлеб.