фестиваль архитектура
Жюри прессы фестиваля "Зодчества" (о его открытии Ъ писал вчера) сделало свой выбор и назвало лучшего архитектора фестиваля по версии архитектурной критики. Им стал Тотан Кузембаев — за дома в пансионате "Клязьминское водохранилище". Об этих работах — ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Трудно сказать, что заставило Тотана Кузембаева выставиться на фестивале "Зодчество". Архитектор, в 80-е годы прославившийся как один из "бумажников" (группа молодых архитекторов, таинственным образом в течение десяти лет выигрывавших международные концептуальные конкурсы), последующие 15 лет как-то не выставлялся и не светился. Он оформлял дорогие квартиры и строил дорогие особняки на Рублевке, но при этом не стремился к пиару, справедливо полагая, что той, "бумажной" славы ему вполне хватает. Но вот теперь он сделал несколько домов в пансионате "Клязьминское водохранилище", месте несколько более открытом, чем рублевские особняки (там несколько лет проходили фестивали современного искусства "Арт-Клязьма"), и решил показать их публике.
Это было просто счастье для жюри критиков. В гигантском объеме "Зодчества" одинокий, размером метр на два, подрамник господина Кузембаева занимал примерно одну тысячную часть выставочной площади, причем задвинут был в третий ряд экспозиции. Но это была, вероятно, едва ли не единственная вещь, в которой архитектура оказывалась именно культурным событием, а не событием в области региональной политики или девелопмента.
Это очень своеобразные вещи. Когда смотришь на них, то сразу же вспоминаешь ВСХВ 1923 года, на которой Константин Мельников построил павильон "Махорка". Деревянный павильон, ставший символом русского архитектурного авангарда. Вещи, сделанные Тотаном Кузембаевым, выглядят так, будто это просто соседние павильоны. Один — дом, больше всего напоминающий трибуну, красный дом на ножках, который весь, кажется, существует ради большого полукруглого балкона, обращенного к воде. На нем хорошо бы смотрелась фигура Ленина с красным бантом, страстно проповедующего рыбам из водохранилища. Второй — похожий на какой-то невероятный механизм, вероятно, летательного назначения, но при этом сколоченный из досок. Он, вероятно, хорошо бы смотрелся в крестьянской утопии Александра Чаянова как космический корабль, родившийся непосредственно из деревенской строительной культуры.
Уникальность этих вещей заключается, разумеется, в продолжении традиций русского конструктивизма. Но тут есть сложность. Дело в том, что наследие русского конструктивизма продолжают все. Конструктивизм в 30-е годы повлиял на западную архитектуру рационализма, западная в 60-е — на советский соцмодернизм, потом к конструктивизму обратились европейские неомодернисты 80-х, они опять повлияли на русских, и в результате сегодня нет архитектуры, которая так или иначе не выводилась бы из конструктивизма. А потому увидеть, в чем, собственно, его специфика, ощутить его уникальность оказывается никому не под силу — он растворился в тысячах подражаний. Что крайне досадно, потому что русский конструктивизм — это единственный брэнд, с которым Россия вышла в мировую архитектуру, и национальную идентичность русской архитектуры следует строить именно на нем.
Здесь требуется какое-то специальное усилие по обнаружению специфики именно конструктивистской линии, и не вполне понятно, что тут нужно предпринимать. В 80-е годы на этот вопрос отвечали три человека — Тотан Кузембаев, Юрий Аввакумов и Михаил Белов. То, что они придумали, можно обозначить как "иронию дерзания". Понимаете, павильон Константина Мельникова на ВСХВ действительно определил формы любого общественного здания XX века, его можно увеличить до небоскреба, и все равно будет круто, но тем не менее это деревянный павильон "Махорка" — не Marlboro, а именно махорка. Собственный дом Мельникова в Кривоарбатском переулке выглядит как космический корабль из двух цилиндров, но тем не менее это именно домик из арбатского переулка, и у него в подвал ведет люк, куда на зиму загружали картошку. В вещах русского конструктивизма есть фантастическое сочетание смелости с неприкрытой наивностью, когда люди стартуют в космос непосредственно с деревенской околицы. Это ситуация, когда сама несуразность оказывается художественным качеством, когда всемирность рождается из безудержной провинциальности.
И вот это фантастическое сочетание они начали переносить в современную архитектуру. До промежуточного финиша дошел только Тотан Кузембаев. Михаил Белов строит прекрасные дома, но в иной стилистике. Юрий Аввакумов ничего не строит. Тотану Кузембаеву же удалось довести найденную в 80-е годы тему до реального строительства, и смотреть теперь на эти вещи — почти физическое удовольствие.
Глядя на эти дома на "Зодчестве", думаешь, как все-таки глупо все получилось. Все знают вдохновлявшуюся русским конструктивизмом Заху Хадид и пытаются сделать похоже на Хадид. Многие знают комплекс "Русский авангард" Эрика ван Эгерата, и пытаются сделать похоже на Эгерата. Есть русский авангард, похожий на Даниэла Либескинда, есть — на Бернарда Чуми. И в результате возникает огромная выставка провинциальных подражаний западным звездам. А вот если бы Тотана Кузембаева точно так же, как западных звезд, тиражировали тысячи журналов и все бы пытались идти тем же путем, что и он, у нас была бы фантастическая авангардная школа современной архитектуры. Но не задалось.