Министр по развитию Дальнего Востока и Арктики Алексей Чекунков в интервью «Ъ» подвел итоги десятилетия стимулирования роста в макрорегионе: внедрение преференциальных режимов для инвесторов поддержало приток капвложений, а переориентация торговых потоков вызвала бум в логистике, нерешенными, однако, остаются вопросы обновления городской инфраструктуры, ЖКХ и дорог на фоне догоняющего развития социальной сферы.
Министр по развитию Дальнего Востока и Арктики Алексей Чекунков
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
Министр по развитию Дальнего Востока и Арктики Алексей Чекунков
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
— В первые годы проведения ВЭФ позиционировался в том числе как площадка для привлечения иностранных инвесторов. Теперь конъюнктура изменилась — как это повлияло на повестку форума?
— Первый ВЭФ прошел в 2015 году, но в целом вектор на развитие Дальнего Востока был объявлен в декабре 2013 года в рамках послания президента Федеральному собранию. Уже тогда было очевидно, что Азия растет быстрее, теперь мы видим, что вес восточной экономики, количество населения, технологическая насыщенность — все эти показатели значительно увеличились. Стоит заметить, что все крупные проекты, связанные с развитием Дальнего Востока и Севера, на старте казались неподъемными — это касается и истории Севморпути, и строительства железных дорог — БАМа и Транссиба.
В 2013 году было принято решение о запуске территорий опережающего развития для создания конкурентных по меркам Азиатско-Тихоокеанского региона условий для бизнеса. Но суверенные нации одновременно сотрудничают в одних вопросах, а в других конкурируют, поэтому сказать однозначно, что политика по развитию Дальнего Востока и ВЭФ были ориентированы только на сотрудничество и привлечение иностранных инвестиций, нельзя. Мы в первую очередь должны поднять собственную конкурентоспособность и преодолеть органические вызовы, связанные с Дальним Востоком,— это расстояния, климат, низкая плотность населения, которые предопределяют более высокие издержки и для жизни, и для экономики.
Переделать спираль из негативной — когда далеко, дорого и холодно, значит, люди уезжают и становится еще дороже, дальше и сложнее,— в позитивную можно с использованием современных технологий.
Раньше производства требовали десятки тысяч человек, теперь — в десятки раз меньше, поэтому в приоритете другие критерии, в частности это себестоимость энергии. Гидроэлектроэнергия, к примеру, делает конкурентным любое производство. Новый уровень развития горной техники, химии и металлургии позволил реализовать Удокан, Малмыж, Баимское, Озерное — эти проекты десятилетиями не двигались.
— Уже несколько лет фокус сдвигается на социальную повестку, эта тенденция сохранится?
— Помимо вопросов экономики мы стали заниматься вопросами социального развития, стараясь исправить в ручном режиме те деформации, которые существуют. Инвестиционный цикл крупных проектов может составлять и десять лет, и более, но люди живут здесь и сейчас — за десять лет ребенок школу оканчивает. Поэтому социальную инфраструктуру нужно развивать, не дожидаясь поступлений от инвестпроектов. Современных предприятий становится больше, но даже на самых больших работает максимум 2 тыс. человек. А всего в регионе проживают 8 млн человек, большинство заняты в бюджетном секторе, сфере услуг, учатся или находятся на пенсии, 200 тыс. до сих пор живут в поселках вдоль БАМа — это те, кто остался там после завершения строительства.
Решения по итогам первых ВЭФов касались ТОР, Свободного порта Владивосток, тарифов на электроэнергию — эти решения уже сработали и позволили привлечь инвестиционные обязательства на 7,5 трлн руб., объем вложенных инвестиций уже составляет почти 3,5 трлн руб. Эти средства позволили создать более 100 тыс. рабочих мест. Экономику мы толкнули, теперь же все более сильным становится акцент на развитие социальной сферы. Одно из важных решений президента здесь касалось авиационной доступности за счет кратного роста субсидирования авиаперевозок. Сейчас ежегодно на эти цели направляется 15–17 млрд руб., что позволило существенно снизить стоимость билетов.
Вторая история касается мастер-планов развития дальневосточных городов. Это первый шаг длинного пути работы, потому что города, конечно, строились изначально под другие задачи, связанные с индустриализацией. Был завод, и недалеко жили работники завода. Сейчас города для людей, для жизни, они должны быть удобными, то, что урбанисты называют «15-минутным городом», чтобы была возможность добраться до всех ключевых объектов. Это требует серьезных инвестиций. Мы уже выявили наиболее важные задачи, которые требуют решения в 25 основных городах Дальнего Востока — в них проживает больше половины населения региона. Решения правительства приняты по шести городам, по остальным мы доложим президенту на ВЭФе — до конца года решения должны быть приняты по всем 25 городам. Для большинства мероприятий у нас уже определены источники финансирования.
— Речь о бюджетных кредитах?
— Не только, учитывая масштаб задач, мы используем весь спектр инструментов, делим примерно поровну — бюджетные и внебюджетные инвестиции. Мы понимаем, где будет вовлечен частный бизнес, где — бюджеты регионов, заемные средства. Берем все программы, которые есть, и стараемся их собрать таким образом, чтобы решать проблемы городов. Социальное направление развития городов долгосрочное и очень важное.
Еще одна история — это арендное жилье. Она именно про то, чтобы молодому специалисту было легко принять решение приехать и попробовать себя на производстве, руднике или газохимическом предприятии. Сейчас недоступность жилья является одним из основных ограничений — оно не строилось, поскольку люди уезжали, в небольших городах почти ничего не строилось с советского времени. В городах вдоль БАМа, куда РЖД привлекает сотрудников и платит неплохие зарплаты, квартира в деревянном доме барачного типа может стоить 5 млн руб.— есть дальневосточная ипотека, есть ресурс, и люди отдают предпочтение покупке жилья даже в таких условиях. В целом дальневосточная ипотека позволила нарастить объемы ввода жилья с 2,3 млн кв. м в 2018 году до 4,2 млн сейчас. Текущая же программа по арендному жилью рассчитана на десять лет, пять лет она будет полностью субсидироваться из федерального и регионального бюджетов, затем доля федеральных средств будет снижаться. В результате первые пять лет съемщик сможет платить одну треть от рыночной цены. Так что сегодняшний ВЭФ — это не только экономический форум, это безусловно, возможность обсудить и доложить президенту, выработать и получить новые решения по экономическому и социальному развитию Дальнего Востока.
— Как вы видите развитие международных связей в новых условиях?
— Взаимодействие с зарубежными странами сохраняется на высоком уровне, но набор стран, очевидно, поменялся. В структуре наших торговых партнеров теперь большую роль играют восточные страны — это Индия, Китай, с которым в прошлом году мы достигли провозглашенной цели по торговому обороту в $200 млрд. Сейчас активно идут процессы замещения торговых потоков, но они отнюдь не такие простые — что было немецкое, стало китайское. Далеко не так. Каждый крупный проект по-своему решает свои задачи, иногда для этого применяются весьма гибкие механизмы. Нельзя и считать, что мы можем в одночасье выстроить всю цепочку собственного производства.
Судя по контактам с руководством стран, можно сказать, что мы имеем стратегическую поддержку на высоком уровне, однако подарков в современном мире никто никому не делает — каждый сам за себя. При этом важно понимать степень взаимосвязанности всех крупных экономик, важнейшая же связка — это Китай и США: на две страны приходится около 45% мирового ВВП, а объем взаимной торговли составляет около $700 млрд в год, то есть Китай зарабатывает от торговли с США $1 трлн примерно каждые 30 месяцев. Это серьезные деньги, от них отказываться не так легко. Интенсивность обмена также очень высокая — для изготовления конечного продукта сырье или деталь могут несколько раз транспортироваться из Китая в США и обратно, а утрата одного звена может разрушить всю цепочку. Генри Киссинджер недавно совершил визит в Китай, его принял председатель Си, и очевидно они обсуждали, как гармонизировать отношения, как снизить градус напряжения. Это серьезный знак с обеих сторон, эта связка на сегодня выглядит неразрывной.
В части работы с нами стоит отметить, что она идет очень активно — цифры об этом свидетельствуют.
Но ни Китай, ни другая заграница не даст нам ответы на все вопросы — нам необходимо восстанавливать производственные цепочки, утерянные много десятилетий назад.
И здесь вновь стоит сказать про социальную роль ВЭФа, потому что во многих случаях цикл от принятия решения до наличия работающей промышленной технологии, к сожалению, измеряется десятилетиями. Нужно готовить своих инженеров (а для начала — найти, кто их научит), найти, где они получат практический опыт, построить предприятия, на которых будет производиться то, что мы сейчас привозим извне, но с ограничениями — стоит понимать, что не каждая китайская компания продаст нам все, что нам нужно. Та, которая активно задействована в зарабатывании Китаем $1 трлн за 30 месяцев, все-таки подумает несколько раз, прежде чем выйти на российский рынок. В этом, наверное, наш исторический шанс, не срезая углы и без легких решений, обратиться внутрь себя и создать те компетенции, которых либо никогда не было, либо они были утеряны.
Мы сейчас видим хороший конкурс в вузах именно в точных науках, интерес к которым ранее смыло волной моды на юристов и экономистов. Важно, чтобы это было не догоняющее, а все-таки прорывное развитие, а для прорывного нужна фундаментальная наука. ВЭФ — как раз такая площадка, для обсуждения длинных циклов и больших решений. Это решения в том числе о том, что на Дальнем Востоке должны быть комфортные города, должны быть технологические центры, использующие близость к Азии и привлекающие талантливых людей. Уже есть интересные наработки по робототехнике, микробиологии, актуальными остаются и исследования в горнорудной отрасли — она активно развивается и продолжает «кормить» Россию.
Это не значит, что повестка форума стала исключительно внутренней, напротив, мы обсуждаем и место Дальнего Востока в мире, и способы России и Дальнему Востоку быть в этом меняющемся мире сильнее и успешнее без иллюзорных надежд на то, что значимая часть решений может прийти извне. Это сделает нас интереснее и для международных партнеров. Мы развиваем СМП, создаем флот для него, сами разрабатываем месторождения, происходит ускоренная замена на «русифицированные» технологии. Это внушает в общем-то и гордость за наших инженеров и специалистов, и уверенность, что мы можем все — мы строили города, строили заводы при совершенно другом уровне технологического развития. Сейчас это все собирается в кулак.
— Конкуренция с особыми зонами в Китае и других странах уже не актуальна?
— Идеи, что мы будем конкурировать в бизнесе по пошиву кроссовок или детских игрушек, не было. Это невозможно, так как есть эффекты масштаба, есть объективные эффекты логистики и стоимость рабочей силы. Но идея, что мы можем перерабатывать сырье до более высоких переделов, а не только экспортировать его, что осуществлять перевозки своими судами по СМП, а не китайскими через Суэцкий канал, была, и она реализуется. Более того, те же китайские компании сейчас возят свои контейнеры по СМП. В целом это скорее идея про то, что немалая часть российской экономики может в большей степени опираться на собственные технологии. Это касается и авиастроения — у нас есть центр в Комсомольске-на-Амуре, и железнодорожного транспорта, где также есть технологические решения, которые позволяют увеличивать скорость обработки грузов, скорость перевозки.
— Можно ли оценить, в какой степени рост на Дальнем Востоке связан с бюджетными инвестициями?
— Причина, по которой развитие Дальнего Востока было выделено президентом в отдельный приоритет, как раз связана с ограничениями для органического роста в условиях сокращения населения. Привлекая бизнес в реализацию инвестпроектов — а их более 3 тыс., мы фактически перезапускаем экономику на новых условиях. Но мы не должны забывать о социальной сфере: человеку нужен комфортный двор, удобный и красивый город, поэтому мы стараемся соблюсти баланс в рамках тех ресурсов, которыми располагаем, между стимулированием новой экономики, новых рабочих мест и созданием комфортных условий жизни.
Органический рост возможен в транзитной части, связанной с портами, с Приморьем, с Хабаровским краем, с выходами с БАМа и с Транссиба на океан, здесь идет органическое увеличение поставок. Так, грузооборот портов на сегодня составляет порядка 140 млн тонн, за десятилетие он должен удвоиться, то есть составить 300 млн тонн. Это будет означать, что налоговые сборы, которые на сегодня составляют порядка 1 трлн руб. в год, утроятся (для сравнения: шесть лет назад они не превышали 300 млрд руб.). Мы видим масштабные проекты в портах, идет здоровая конкуренция. Опять же инвесторы, строя эти мощности, понимают, что сейчас бутылочное горлышко — БАМ и Транссиб забиты углем, но смотрят дальше и глубже.
— Как изменятся объемы поддержки с учетом новых реалий, в которых формируется российский бюджет?
— Наша программа значительно выросла за эти годы благодаря реинвестиции части доходов проекта «Сахалин-2». Сейчас мы закладываем на бюджетную трехлетку порядка 200 млрд руб., которые примерно пополам идут на поддержку экономики, на компенсацию создания инфраструктуры для инвесторов в рамках территорий опережающего развития и на социальные проекты, которые являются важной балансирующей частью — это позволяет построить объекты, не охваченные нацпроектами. Это, в частности, кардиососудистый центр в Якутске, Центр сложнокоординационных видов спорта в Комсомольске-на-Амуре.
У нас есть и программа «Тысяча дворов», по которой регионы в прошлом году сделали 1242 двора. Это не просто красивые новые площадки — во многих местах, где они появляются, впервые появляется что-то современное, цивильное, люди самоорганизуются, берут этот двор «на баланс», включается народное самоуправление. Минфин предложил продлить эту программу и на этот год: мы сделаем по ней еще 500 дворов.
Среди же больших проблем, которые по масштабу все еще превышают ресурсы не только нашей государственной программы, но и федерльного бюджета и при этом требуют ускоренных системных решений,— это дороги и ЖКХ. Почти весь Дальний Восток стоит на вечной мерзлоте, поэтому строить дороги дорого, а в негодность они приходят очень быстро. По ним ездит много грузовиков. Степень износа ЖКХ и необходимые инвестиции в тепловые сети, в водную инфраструктуру также превышают объем тех ресурсов, которые заложены в федеральном бюджете. Но в следующие 10, 20, 30 лет мы ЖКХ обновить обязаны, иначе просто замерзнем.
— Как обстоит ситуация с расширением Восточного полигона?
— Несмотря на модернизацию путей, которая ведется без остановки движения по ним, мы из года в год попадаем в плановые показатели. Это можно считать чудом, но его омрачает необходимость провозить по путям 100 млн тонн угля ежегодно, в том числе для ЖКХ. Это большая беда для российского Дальнего Востока и всей российской экономики. Я полагаю, что здесь нам нужны какие-то другие решения — это касается и отказа от использования угля как самого грязного топлива, и модернизации ЖКХ. У нас много газа, в том числе попутного, и есть все технологии, готовность переходить на гораздо более экологичное топливо. Если нам удастся разгрузить дороги от угля, то мы станем конкурентоспособнее: по железной дороге смогут ездить контейнеры, рефрижераторы, рыба дальневосточная, которая сейчас уже пошла и по Северному морскому пути, и в контейнерах. Это будет определенное очищение артерии.
— Что предполагает реформа северного завоза?
— Мы установили трехлетний горизонт планирования. Это серьезная революция в снабжении самых труднодоступных удаленных поселков. Сейчас на снабжение уходят миллиарды рублей, и это происходит не самым прозрачным способом: есть случаи, когда на поселок с населением 2 тыс. человек 2 млрд руб. тратят на модернизацию котельной, которая потом не функционирует должным образом. В течение двух лет мы должны завести все поставки на цифровую платформу — так снабжение по крайней мере будет прозрачнее и эффективнее: мы увидим все искажения.
— Какие перспективы у СМП с учетом ограничений в действующем ледокольном флоте?
— Главный вызов для СМП — это своевременно построить флот ледового класса и своевременно обеспечить ледокольное сопровождение в полном объеме. Хорошая новость заключается в том, что план развития СМП принят и мы точно знаем, что и когда нужно делать. При этом мы еще находимся в поиске баланса между тем, кто за это заплатит в большей степени — бизнес или государство. Чтобы система обеспечения ледоколами была эффективной, государство должно обеспечить доступность канала. Но решения в части расширения ледокольного флота до такой мощности, чтобы хватило всем, стоят сотни миллиардов рублей. Крупнейшие проекты здесь — это НОВАТЭК и «Восток Ойл», последний к 2030 году должен давать 100 млн тонн нефти, которые нужно будет вывозить.
На выходе мы получим либо СМП, ориентированный на большие ресурсные компании с квазичастным ледокольным флотом, либо сделаем «СМП для всех», но с государственным ледокольным флотом, за который должен будет заплатить федеральный бюджет через механизмы государственных инвестиций. Хорошо, что этот диалог происходит: ледоколы строятся, а поставки по СМП за 11 лет выросли более чем в 30 раз — с 1 млн до 34 млн тонн в прошлом году. Это уже магистральный путь, по нему ходят, при этом есть особенности навигации, которые мы изучаем. В любом случае грузооборот в 100 млн тонн к 2030 году будет достигнут.
— Как обстоит ситуация с нехваткой кадров на Дальнем Востоке?
— Это острая проблема для всего мира, но на Дальнем Востоке современные крупные предприятия строятся с готовностью импортировать кадры отовсюду. Крупные предприятия от Мурманска до Чукотки, от Бурятии до Сахалина принимают решения исходя из наличия энергоресурсов, сырья, транспортных связей, налоговых льгот. Иногда требуется строительство аэродромов — до Удокана на севере Забайкалья по воздуху лететь два часа от Читы. Там вся инфраструктура создана вокруг себя и под себя. И компания знает, сколько будет с него зарабатывать. Для добычи нужно 400 мегаватт электроэнергии — если компания может найти необходимые ресурсы такого масштаба, то сотрудников привлекут, сколько потребуется. Это скорее плюс для Дальнего Востока, поэтому мы очень внимательно смотрим на цифру создаваемых рабочих мест — сейчас мы на отметке 125 тыс. Это рабочие места, созданные резидентами ТОР, Свободного порта Владивосток. Сотрудники во многом либо приехавшие, либо обученные — это люди, которые перевозят семьи. Люди едут и в Циолковский работать (где расположен космодром Восточный.— “Ъ”), там совершенно новая экономика — космодром, газохимический комплекс, Китай рядом. В Свободном, рядом с которым развивается газохимический кластер,— высокие технологии и высокооплачиваемые рабочие места для людей совершенно новой формации.
У резидентов ТОР зарплаты уже на треть выше, чем в среднем по экономике. На Камчатке в одном из техникумов обратил внимание на плакат для студентов, наглядно показывающий, как за десять лет карьеры добиться зарплаты выше 400 тыс. руб.— стать главным инженером рудника или его участка. Но мы стараемся создавать и нематериальные стимулы, в первую очередь связанные с развитием образования, получением интересных профессий.
Где заниматься вулканологией, как не на Камчатке, где заниматься морским делом, как не во Владивостоке?
Мы нащупываем проблески того, что в современном мире должно быть интересным. Это не просто высокая зарплата, доступная ипотека, а кайф от работы. Плюс близость природы, активный отдых — это все равно территория определенной человеческой свободы. Здесь меньше плотность населения, своя ментальность, немного дерзкий культурный код, но для молодежи он становится привлекательным. С этой же целью мы развиваем креативные индустрии: снимаем кино, мультфильмы, поддерживаем анимацию, проводим больше фестивалей. Так что третий фактор помимо развития экономики и социальной поддержки — это «ментальный»: Дальний Восток становится если не «модным», то интересным. Но так было не всегда: 20 лет назад, когда я начинал работать на Дальнем Востоке, это было опасное место с криминальным душком — там губернаторов убивали, не то что бизнесменов. Сейчас, напротив, это место, где можно очень интересно поработать: в тех центрах роста, на которых сейчас делаем акцент, на новых предприятиях, которые вкладывают средства в повышение качества образования, как среднего, так и высшего — в таких местах ситуация по-настоящему меняется к лучшему.