Общество

02.09.2023, 16:01

«Бабушка умерла»

С каких слов началась Вторая мировая война

84 года назад, 1 сентября 1939-го, началась Вторая мировая война — в течение многих лет это было поводом для Урока мира в советских школах, открывавшего новый учебный год. Формальным поводом для начала агрессии Германии против Польши в 1939 году была провокация «под чужим флагом», организованная нацистскими спецслужбами: немцы, переодетые поляками, напали на несколько объектов на германской территории, а затем растворились, оставив несколько неопознаваемых трупов. Условным сигналом к началу операции был пароль «Бабушка умерла». Корреспондент «Ъ» Иван Тяжлов изучил обстоятельства, в которых были произнесены эти и другие слова, сказанные в канун войны.

«С 5:45 ведется ответный огонь»

Днем в четверг, 31 августа, в номере отеля в небольшом городке Глейвиц зазвонил телефон. Находившийся в комнате 27-летний мужчина снял эбонитовую трубку. «Немедленно перезвоните!» — произнес звонивший. Постояльца это ни в коей мере не смутило. Он спокойно сел на постель, набрал известный ему номер в Берлине — и услышал, как прежний голос говорит: «Бабушка умерла». Услышав эти слова, постоялец положил трубку и быстро вышел из номера.

В тот же день около восьми вечера к зданию городской радиостанции, расположенному вместе с вещательной вышкой на северо-востоке от центра города, подъехали несколько машин, из которых вышли вооруженные люди в гражданском и в польской военной форме. Во главе отряда шел тот самый господин, который недавно получил сообщение о бабушкиной кончине. Он резко дернул на себя входную дверь. Технический сотрудник в холле попытался протестовать, но вошедший сунул ему в лицо пистолет. Нападавшие открыли беспорядочную стрельбу, немногочисленных перепуганных сотрудников радиостанции выволокли из помещений, где они находились, связали и отвели в подвал.

Собственно, Глейвицкая радиостанция не практиковала круглосуточный живой эфир — непосредственно из студии слушателей обычно предупреждали о грозе. На этот раз гроза надвигалась совсем нешуточная и по-настоящему затяжная.

Но вместо предупреждения о ней слушатели услышали польскую речь на фоне стрельбы: из сообщения следовало, что радиостанция захвачена польскими военными.

Захват радиостанции занял около четырех минут, нападавшие покинули помещение задолго до приезда полиции. Ни один из сотрудников не пострадал, но рядом со зданием остался лежать неподвижный мужчина в гражданской одежде, все лицо которого было в крови.

Одновременно в деревушке Питчен близ города Кройцбург примерно в 110 км к северу от Глейвица вооруженный отряд людей в гражданской одежде, говоривших между собой по-польски, напал на лесничество. Обстрелу со стороны группы людей в польской военной форме подвергся также германский таможенный пункт в Хохлиндене в 25 км к юго-западу от Глейвица: там между нападавшими и пограничниками возникла перестрелка, после которой у здания таможни осталось несколько мертвых тел в польской форме.

Словом, вечер оказался полон событий — но последовавшее их описание было еще драматичнее.

«Я более не вижу готовности со стороны польского правительства вести с нами серьезные переговоры,— сказал на следующий день одетый в военную форму рейхсканцлер Гитлер, выступая перед парламентом.— Предложения по посредничеству потерпели неудачу, потому что за ними последовала всеобщая польская мобилизация, сопровождавшаяся новыми зверствами со стороны поляков. Этой ночью произошел 21 инцидент, прошлой ночью — 14, из которых три были очень серьезными. Поэтому я решил говорить с Польшей на том же языке, на каком Польша разговаривала с нами в последние месяцы. Сегодня ночью регулярные польские войска впервые обстреляли нашу территорию. С 5:45 утра ведется ответный огонь, бомбам мы противопоставим бомбы… Я буду продолжать эту борьбу, неважно против кого, до тех пор, пока не будет обеспечена безопасность Третьего Рейха и его права».

В этой речи хватало, мягко говоря, неточностей: к ним относится даже час начала боевых действий. Чрезвычайная сессия Рейхстага собралась в Кролль-опере после десяти утра — к этому времени война шла уже несколько часов. В 4:30 германские самолеты нанесли массированный удар по польским аэродромам, а в 4:45 пушки эскадренного броненосца «Шлезвиг-Гольтштейн» открыли огонь по польской военно-морской базе Вестерплатте у Данцига. В это же время полуторамиллионная немецкая армия начала наступление по всей длине польско-германской границы.

«Переговоры под дулом пистолета»

Многие исследователи и особенно публицисты склонны считать, что Вторая мировая война не просто стала продолжением Первой, но была с ней неразрывно связана. С этой точки зрения мир, начальной датой которого можно с некоторыми оговорками считать 11 ноября 1918 года, а конечной — 1 сентября 1939 года, был чем-то вроде заморозки конфликта, не слишком удачной и обреченной на разморозку.

Фотогалерея

История Первой мировой войны

Смотреть

Одним из временных решений Версаля оказалось решение польского вопроса. По итогам войны Германия лишилась части своей территории на востоке: Западной Пруссии, частично Силезии и Познани. Эти территории вошли в состав воссозданной Польши. Восточная польская граница сначала соответствовала так называемой линии Керзона, к западу от которой польское население превосходило по численности украинское и белорусское, но после войны с советской Россией (1919–1921) была существенно сдвинута на восток. Германский балтийский порт Данциг (ныне Гданьск) получил статус вольного города с преимущественно немецким самоуправлением под протекторатом Лиги Наций. Между Восточной Пруссией и основной территорией Германии возник так называемый Польский коридор — польский выход к Балтийскому морю. Собственно, без учета косы, прикрывающей с северо-запада Гданьскую бухту, этот выход представлял собой несколько десятков километров берега, на котором полякам пришлось практически с нуля оборудовать порт Гдыня на месте одной из рыбацких деревушек и военно-морскую базу под боком у «вольного» Данцига. Статус Данцига, который в Германии продолжали считать своим, представлял собой скорее символическую проблему. Реальной же проблемой для немцев стал не польский выход к берегу, а наземное сообщение между основной территорией Германии и превратившейся в анклав Восточной Пруссией: оно оказалась под польским контролем, и, естественно, периодически возникали споры относительно оплаты транзита германских грузов.

Что писали и говорили про аншлюс Австрии в 1938 году

В январе 1934 года, через год после прихода нацистов к власти в Германии, две страны подписали Декларацию о неприменении силы, известную как Пакт Пилсудского—Гитлера. В развитие этого документа в 1937 году был подписан договор о взаимном уважении прав национальных меньшинств. Своеобразный «медовый месяц» в германо-польских отношениях длился до осени 1938 года: Германия, осуществившая весной аншлюс Австрии, а осенью приступившая к расчленению Чехословакии, поддерживала польские территориальные требования к Литве и к той же Чехословакии: при ее разделе Польше досталась Тешинская область. Польша, в свою очередь, отказала Советскому Союзу и Франции в согласовании военной помощи Чехословакии.

Но уже через месяц после Мюнхенского соглашения, подписанного в ночь с 29 на 30 сентября 1938 года и определившего судьбу Чехословакии, сданной западными союзниками, Берлин предложил Варшаве заняться урегулированием проблемы Данцига и Польского коридора. В Берлине допускали, что Польша сможет стать германским сателлитом и обеспечит тыл в случае войны на Западе. Однако польских политиков немецкое предложение встревожило: они не видели такого решения проблемы коридора, которое устроило бы и Польшу, и Германию. Польша немедленно начала зондировать возможность нормализации отношений с Москвой — и 27 ноября подписала с СССР коммюнике о нормализации отношений, предложенное советской стороной и согласованное за три недели. Польский министр иностранных дел Юзеф Бек заявил в Берлине, что коммюнике касается исключительно двусторонних польско-советских отношений, но дал понять, что любые попытки присоединить Данциг к Германии станут поводом для конфликта. В то же время Польша изъявляла готовность обсуждать технические изменения в статусе города.

В январе 1939 года в Варшаву приехал германский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп. Немцы продолжали настаивать на альянсе, который потенциально открывал перед Польшей перспективу территориальных приобретений на востоке при условии пересмотра статуса Данцига. Юзеф Бек отвечал, что Польша заинтересована в новых территориях на Украине и даже в выходе к Черному морю, но судьбу Данцига обсуждать отказался. Бек, президент Польши Игнаций Мосьцицкий и командующий армией маршал Эдвард Рыдз-Смиглы пришли к выводу, что германские предложения неприемлемы, и поручили генштабу готовить оперативный план «Запад» на случай германской агрессии.

21 марта, покончив с разделом Чехословакии, Гитлер направляет Варшаве письменный меморандум с требованием восстановления германского суверенитета над городом Данциг и строительства автострады между ним и основной германской территорией на правах экстерриториальности. Но Польша намерена сохранить за Данцигом статус вольного города, пусть и гарантированный не Лигой Наций, а польско-германским соглашением. Она готова также согласиться на строительство дороги, но без права экстерриториальности. 22 марта Рыдз-Смиглы утверждает оперативный план «Запад», а на следующий день в соответствии с ним начинает скрытую мобилизацию четырех дивизий, направляемых под Данциг. 26 марта Польша официально отвергает меморандум Гитлера. Польский посол в Берлине Юзеф Липский выслушивает от Риббентропа длинную нотацию о преследованиях немецкого населения и прямые угрозы: поведение Польши, говорит министр послу, «напоминает некоторые рискованные шаги небезызвестного государства» (Чехословакии).

«Вы стремитесь вести переговоры под дулом пистолета,— говорит посол.— Это и есть наш метод»,— отвечает министр.

Немцы определенно воодушевлены: они только что вынудили правительство Литвы передать Германии Мемель (Клайпеду), и полны решимости дожать Польшу — тем более что нацисты к этому моменту располагают большинством в сенате Данцига.

Но 31 марта премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен заявил в Палате общин, что его страна и Франция «предоставят польскому правительству всю возможную помощь, какую в силах оказать, если Польша подвергнется нападению». Это противоречит всей политической линии Чемберлена, проводимой многие месяцы и направленной на то, чтобы не дать никакой другой стране втянуть Британию в войну с Германией. Для Берлина это заявление одновременно и холодный душ, и ковш бензина, выплеснутый на тлеющие угли. 6 апреля Юзеф Бек подписывает в Лондоне соглашение о взаимных гарантиях Польши и Великобритании, которое открывает путь к двустороннему союзному договору. Но за три дня до этого, 3 апреля, начальник штаба верховного командования вермахта генерал-полковник Кейтель доводит до подчиненных директиву всем видам вооруженных сил касательно военной кампании 1939–1940 годов вместе с предварительным вариантом плана войны с Польшей под кодовым названием «Вайс» («Белый»). Предполагается, что боевые действия начнутся 1 сентября.

Гитлер подписание британско-польского соглашения в Лондоне рассматривает как повод для расторжения декларации о неприменении силы, а также морского соглашения с Великобританией. Это, разумеется, сильно беспокоит Варшаву. 5 мая Бек выступает в Сейме и впервые публично раскрывает детали контактов с немцами по статусу Данцига и коридора. Бек говорит, что польское правительство готово обсуждать с немцами статус Данцига и вопросы наземного сообщения, но не готово поступиться своим правом на выход к Балтике, закрепленным международными договорами. 19 мая Польша подписывает протокол с Францией, согласно которому Париж обещает Варшаве военную помощь в случае агрессии.

Виктор Иванов об определяющей роли пакта Мусякодзи—Риббентропа в истории Второй мировой войны

Тем временем уже с апреля Франция и Великобритания ведут переговоры с СССР относительно трехстороннего соглашения о взаимопомощи на случай германской агрессии. Но идут переговоры не слишком успешно: стороны посматривают друг на друга с подозрением, СССР подозревает «западников» в стремлении втянуть его в войну с Германией, особенно после того как на прямой вопрос о допуске советских войск в Польшу в случае германской агрессии получает, как и год назад, отрицательный ответ.

В течение этого предгрозового лета вызревает польский цугцванг: Варшава отвергает военную помощь СССР, ее отношения с западными союзниками зафиксированы не договорами, а, по сути, протоколами о намерениях оказать поддержку в случае агрессии, а немцы считают, что время для дипломатического урегулирования территориальных проблем вышло. 18 августа Варшава уведомляет Берлин о готовности к переговорам, но за четыре дня до этого Гитлер уже провел совещание с военными, на котором выразил уверенность в невмешательстве западных партнеров Польши в случае начала войны. Вместо переговоров с Польшей Берлин оперативно разворачивается в сторону контактов с СССР: 23 августа Риббентроп летит в Москву, встречается с Иосифом Сталиным и подписывает с народным комиссаром иностранных дел Вячеславом Молотовым договор о ненападении с секретными дополнительными протоколами о разграничении сфер интересов в Восточной Европе. На следующий день германское посольство в Москве передает копии протоколов американским и французским дипломатам, но до Варшавы эта информация доходит уже после начала боевых действий — впрочем, это знание уже едва ли изменило бы положение дел.

«Я найду пропагандистские причины для начала войны»

22 августа Гитлер проводит совещание с военными в своей альпийской резиденции, на котором выражает уверенность, что в случае нападения на Польшу ей не окажут помощи ни Советы, ни западные союзники. Он убеждает военных, что не будет более подходящего момента для начала борьбы за необходимые Рейху территории, и требует от них «железной решимости». Военные, большинство которых прекрасно помнит уроки Первой мировой, настроены не слишком оптимистично, но Герман Геринг, нацистский командующий ВВС, благодарит фюрера за указанный путь. «Я найду пропагандистские причины для начала войны,— говорит Гитлер.— Пусть вас не волнует, правдоподобны они будут или нет. Победителя не будут потом спрашивать, правду он говорил или нет. Когда начинаешь и ведешь войну, главное не право, а победа». На следующий день, 23 августа, Гитлер отдает приказ о нападении на Польшу — в 4:30 в субботу 26 августа.

Какие предсказания о конце Второй мировой войны и будущем сделали главы государств, генералы и астрологи

В соответствии с заранее подготовленным планом служба безопасности (СД), входящая в состав СС и возглавляемая 35-летним обергруппенфюрером (эквивалентно генеральскому званию в вооруженных силах) Рейнхардом Гейдрихом, приводит в движение схему, которая должна обеспечить видимость легитимности германской атаки на Польшу. Одним из координаторов этой операции назначают штурмбаннфюрера (эквивалент майора) Альфреда Науйокса — именно он будет командовать налетом на радиостанцию в Глейвице.

Альфред Гельмут Науйокс — начальник группы VI-F в составе СД, отвечающей за техническое обеспечение диверсионных операций. «Фальшивые паспорта, удостоверения личности, пропуска всех стран… фальшивые деньги»,— пишет историк нацистских спецслужб Жак Деларю. Науйокс — давний знакомый Гейдриха. Существует версия, согласно которой Науйокс, «интеллектуальный злодей-эсэсовец» (выражение американского журналиста Уильяма Ширера, находившегося в начале войны в Германии и оставившего одно из фундаментальных описаний нацистского режима), отвечал за всю многосоставную операцию имитации польского нападения. Из письменных показаний самого Науйокса, данных трибуналу в Нюрнберге, следует, что его роль могла быть несколько скромнее:

«Приблизительно 10 августа 1939 года Гейдрих лично приказал мне инсценировать нападение на радиостанцию в Глейвице недалеко от польской границы и представить так, будто нападавшие были поляками. Гейдрих сказал: "Фактические доказательства польских посягательств необходимы иностранной прессе и немецкой пропаганде". Мне было приказано отправиться в Глейвиц с пятью или шестью другими солдатами СД, пока я не получу известие от Гейдриха о необходимости проведения атаки. Мне было приказано захватить радиостанцию и удерживать ее столько, сколько потребуется, чтобы дать возможность владеющему польским немцу произнести польскую речь по радио. Такой немец был предоставлен в мое распоряжение. Гейдрих сказал, что в речи должно быть сказано: пришло время конфронтации между поляками и немцами, поляки должны объединиться и сокрушить любого немца, который им окажет сопротивление. Гейдрих сказал мне тогда, что он ожидает нападения Германии на Польшу через несколько дней».

«Консервы»

Некоторое преувеличение роли штурмбаннфюрера Науйокса возникло, вероятно, в связи с тем, что он был, по-видимому, единственным, кто под протокол рассказал об инциденте в Глейвице союзному трибуналу после войны. До этого операция СД оставалась секретной: в тумане начавшейся войны было не до проверки на подлинность сообщений о польском нападении, ставшем формальным поводом для немецкой агрессии, да и возможности для такой проверки не было. Между тем из списка других исполнителей и их рангов ясно, что Науйокс как минимум не мог быть единственным начальником: кроме него подготовкой провокации под чужим флагом занимались бригадефюрер (эквивалент генерал-майора) Хайнц Йост, оберфюрер (специфический статус в СС: более высокий, чем полковник, но не дотягивающий до генерала) Герберт Мельхорн, оберфюрер Отто Раш, оберфюрер Генрих Мюллер, оберштурмбаннфюрер (эквивалент подполковника) Отто Хельвиг и штандартенфюрер (эквивалент полковника) Ганс Труммлер.

В подчинение этих офицеров были переданы 120 эсэсовцев, владеющих польским. Предполагалось, что три группы инсценируют нападение на три объекта, расположенных в Глейвице и окрестностях: на радиостанцию в самом Глейвице, на лесничество в Питчене и на таможню в Хохлиндене. На лесничество должны были напасть «ополченцы» — люди в гражданской одежде, которыми руководил Раш. Нападением на таможню командовал Мельхорн — в подчинении у него были группы «немецких пограничников» (во главе с Труммлером) и «польских военных» (во главе с Хельвигом). Мельхорн получил приказ заблаговременно очистить окрестности Хохлиндена от военных и настоящих пограничников.

Если пограничная служба к этому моменту контролировалась СС и СД и подчинялась прямым приказам Гейдриха, то в отношении военных это едва ли было тривиальной задачей, в том числе потому, что, согласно распоряжению Гейдриха, ни у кого из исполнителей не должно было быть при себе никаких документов, удостоверяющих принадлежность к СД, СС и вообще к Германии как таковой.

То же относилось и к «консервам». Это слово также всплыло в нюрнбергских показаниях Науйокса.

Он рассказывает, что после получения задания провел в Глейвице 14 дней, а затем попросил у Гейдриха позволения отбыть обратно в Берлин, но получил отказ. Затем в Оппельне он встретился с Генрихом Мюллером, в тот момент директором имперской криминальной полиции, будущим шефом гестапо. «В моем присутствии Мюллер обсуждал с человеком по имени Мельхорн планы относительно инцидента на границе, во время которого польские солдаты напали бы на немецкие войска. Предполагалось (для инсценировки нападения.— “Ъ”) использовать немцев в количестве около роты,— рассказал трибуналу Науйокс.— Кроме того, Мюллер заявил, что у него есть около 12 или 13 осужденных преступников, которые должны быть одеты в польскую форму, и чьи тела следует оставить на месте происшествия, чтобы показать, что они были убиты в ходе нападений. С этой целью им была сделана смертельная инъекция, которую сделал врач, нанятый Гейдрихом; то им также следует нанести пулевые ранения. После окончания нападения на место происшествия должны были быть доставлены представители прессы и другие люди; кроме того, должен был быть составлен полицейский протокол. Мюллер сказал мне, что у него есть приказ Гейдриха предоставить одного из этих преступников в мое распоряжение для моей деятельности в Глейвице. Слово, которым Мюллер обозначал этих преступников, было "консервы"».

По версии, которую — со ссылкой на Мельхорна — в своих мемуарах изложил один из руководителей СД, Вальтер Шелленберг, «заключенным обещали, что тех, кто выйдет из операции невредимым, тотчас отпустят на свободу — но кто поверит, такому обещанию?» По версии Шелленберга, заключенные должны были играть роль «поляков», которых якобы уничтожили встречным огнем. Версия, изложенная Науйоксом, выглядит более циничной и лучше «бьется» с тем, что к настоящему времени известно о спецоперации: «поляков» тоже должны были изображать немцы, а на долю заключенных выпадала роль погибших в перестрелках. Доставить «консервы» на место должен был Мюллер.

«Большой глухарь»

Как бы то ни было, после того, как Науйокс, Мюллер и Мельхорн встретились в Оппельне, военные из штаба военного округа в Бреслау (ныне Вроцлав) передали группе необходимые комплекты польского обмундирования. Шелленберг, а за ним и историки нацистских спецслужб отмечают, что поставить форму Гитлер первоначально просил шефа военной разведки (абвер) Вильгельма Франца Канариса, но Канарис якобы «выразил отвращение к данному плану и сумел уклониться от его выполнения». Ответственным за исполнение остался Гейдрих, а польскую форму раздобыло верховное командование вермахта. По версии Ширера, основанной на сведениях, собранных им самим, а также почерпнутых из трофейных архивов и документов союзнических трибуналов, Канарис миссию критиковал, но в подготовке к ней участвовал.

20 августа Мельхорн — именно он выглядит первоначальным главным координатором провокации — провел брифинг для участников нападения в зале школы СД. Все получили строжайший приказ во время перемещений не выглядывать из машин и ни при каких обстоятельствах не общаться с местными жителями. 22 августа Гейдриху доложили о полной готовности. На следующий день, в среду, стал известна дата операции: в ночь на 26 августа.

Но как это часто бывает, в распланированную операцию вмешался случай.

По одной из версий, протокол совещания 22 августа в альпийской резиденции Гитлера оказался слит руководству берлинского бюро Associated Press. Слив включал в себя и данные о возможной пограничной провокации под чужим флагом и дату начала боевых действий. В Лондоне решили предпринять попытку как минимум отсрочить начало войны. В экстренном порядке 25 августа был подписан польско-британский договор, закреплявший обязанность британцев вмешаться на польской стороне в случае агрессии против Польши. В тот же день итальянское посольство в Берлине сообщило, что Бенито Муссолини не поддержит Гитлера, если тот атакует Польшу. Скрежеща зубами, Гитлер отменяет приказ о нападении 26 августа — и группа Науйокса тоже, разумеется, получает сигнал об остановке операции.

Но отряд Хельвига, который должен напасть на таможню в Хохлиндене, к этому моменту уже на польской территории — оперативно связаться с ним невозможно. В назначенный час переодетые поляками немцы появились перед зданием таможенного управления, и избежать перестрелки удалось только в результате вмешательства Мюллера, который смог объяснить участникам постановки, что миссия отменена. Путаница усугубилась тем, что отвечавший за весь сектор у таможни Мельхорн понял пароль «Большой глухарь» как сигнал готовности номер один, а Хельвиг — как знак начала операции.

Что писали советские и западные газеты о приходе Муссолини к власти

В похожее положение в ночь на 26 августа попали еще несколько диверсионных групп, заблаговременно созданных немцами в Польше — главным образом из этнических немцев. Так, одна из групп заняла на несколько часов Яблунковский перевал в Бескидах, чтобы обеспечить наступление регулярных частей вермахта на Краков со стороны Чехии. Группа оставалась на перевале в течение дня, поскольку вечером накануне не получила сообщения о переносе операции, и к вечеру просто отошла в горы. В другом месте диверсионная группа попыталась захватить мост через Вислу, но была рассеяна польскими военными.

«Нельзя делать мировую историю при помощи трюков такого рода»

Гейдрих, по-видимому, немедленно отстранил обоих командиров, а на их место назначил Мюллера и Труммлера.

В мемуарах Шелленберга есть рассказ об одной из его встреч в Берлине вечером в субботу, 26 августа. Днем ему позвонил не кто иной, как Мельхорн, и предложил увидеться. Шелленберг предложил посидеть где-нибудь в баре: «В те дни Берлин был прекрасным городом в расцвете своего могущества и богатства: яркие, красивые витрины магазинов, ослепительная путаница разноцветных вывесок, бесконечные потоки автомашин, толпы народа — все это являло собой черты веселой и кипучей мирной жизни». Но Мельхорн предложил ехать за город, когда Шелленберг уже присматривал место для парковки. Они направились к озеру Ванзее между Берлином и Потсдамом, и там Мельхорн заговорил «быстро, бессвязно, отрывистыми фразами, почти не делая пауз».

Мельхорн сказал приятелю, что война неизбежна, даже если в последний момент Польша при участии Запада или Италии попытается пойти на переговоры. В крайнем случае речь может идти о короткой отсрочке, утверждал Мельхорн, а в доказательство привел некоторые детали плана с фальшивым нападением на радиостанцию в Глейвице, упомянув отказ Канариса, польскую униформу и заключенных концлагерей, которым обещали свободу, если они выживут в роли «поляков».

По всей вероятности, при чтении этого эпизода мемуаров необходимо принимать во внимание, что на момент их выхода живы были и автор, и его собеседник, поэтому мемуаристу было важно представить позицию обоих в максимально выгодном свете. Мельхорн, по словам Шелленберга, признался ему, что получил задание командовать фальшивым нападением: «Гейдрих дал мне это задание для того, чтобы отделаться от меня… Он хочет моей смерти. Что мне делать?». «Это чистое безумие,— якобы отвечал ему Шелленберг.— Нельзя делать мировую историю при помощи трюков такого рода. Этот план нельзя сохранить в тайне, во всяком случае, долгое время. Когда-нибудь, как-нибудь, но все это выйдет наружу. И вы должны выпутаться из этого дела». Шелленберг предлагает Мельхорну сказаться больным или просто отказаться: «Что бы ни случилось после вашего отказа, все же это будет лучше тех последствий, которые повлечет выполнение приказа». На следующий день — 27 августа — Мельхорн якобы «переживает самый трудный момент в своей карьере»: «У него хватило храбрости отказаться от выполнения задания», сославшись на нездоровье, «которое помешало бы ему выполнить работу со стопроцентной эффективностью».

Сейчас едва ли можно подтвердить какую-либо из двух версий: что Мельхорна отстранили после «фальстарта» в ночь на 26-е или что он сам попросил снять его с этого задания, приехав в Берлин и увидевшись с Шелленбергом. В любом варианте Гейдрих после этого отправил Мельхорна в опалу.

«Они даже не поехали на вокзал»

Мог ли Мельхорн, 36-летний эсэсовец со стажем, всерьез полагать, что отказ от выполнения задуманной в СД миссии поможет остановить войну? Это не то чтобы полностью исключено.

Во-первых, в целом ряде институтов гитлеровской Германии существовало представление, что начало войны станет катастрофой. Уильям Ширер, например, рассказывает о целой группе высокопоставленных партийцев, военных, действующих и бывших чиновников, которые активно обсуждали между собой необходимость свержения Гитлера в случае, если Британия пообещает свое вмешательство в войну, а Гитлера это не остановит. Ширер не без иронии пишет, что в последние дни августа оба условия были налицо, но «заговорщики» «не только не попытались вскочить в уходящий поезд, но даже не поехали на вокзал». При этом отказ от начала боевых действий 26 августа после подписания англо-польского договора привел их в ликование. «Теперь с Гитлером покончено!» — говорит один из них, полковник Ханс Остер, экс-министру экономики Яльмару Шахту, только что вернувшемуся в Берлин после шестимесячного «дауншифтинга» в Индии. «Гитлер не перенесет этого удара,— говорит Канарис.— Мир спасен на ближайшие двадцать лет». Через несколько дней, 31 августа, когда Гитлер подпишет Директиву номер один на ведение войны, один из единомышленников, Ханс Бернд Гизевиус, приедет в генштаб:

«В мозговом центре военной машины Германии кипела работа,— напишет Уильям Ширер.— Канарис вывел Гизевиуса в тускло освещенный коридор и дрожащим от волнения голосом сказал: "Это конец Германии"».

Во-вторых, даже британское правительство, глава которого Невилл Чемберлен, в эти дни обменялся с Гитлером посланиями, не оставлявшими сомнений в твердости намерений, по версии Ширера, не склонно было до конца верить в то, что решение фюрера бесповоротно. Попытки переговоров не прекращались даже тогда, когда директива о нападении была подписана и немецкие части начали движение к исходным рубежам. Но так же, как Чемберлен не верил в непреклонность Гитлера, Гитлер не верил в готовность Британии вмешаться, хотя страх перед этим вмешательством несколько раз доводил его до описанных очевидцами истерик в течение дня 31 августа и 1 сентября.

«Да, так и началась война»

Итак, днем 31 августа, пока Риббентроп еще имитировал переговоры с поляками и англичанами, директиву Гитлера уже передали в войска, и «бабушка» все-таки «умерла».

К восьми вечера Альфред Науйокс получил полагающиеся ему «консервы» от Мюллера — будто бы в количестве одного тела: «Я принял этого человека и положил его у входа на станцию,— расскажет Науйокс трибуналу.— Он был жив, но без сознания. Я попытался открыть ему глаза. По его глазам я не мог сказать, что он жив, только по его дыханию. Я не видел никаких огнестрельных ранений, только много крови размазано по всему лицу. Он носил гражданскую одежду. Мы взяли радиостанцию, как было приказано, произнесли трех-четырехминутную речь по аварийному радио, сделали несколько выстрелов из пистолета и покинули площадь».

Как художники после Второй мировой отказались от созидания и занялись разрушением

Несчастный неизвестный человек в полусознательном состоянии находился, видимо, под действием инъекции. Никакой помощи ему, разумеется, не оказали: в интересах операции было, чтобы ни он, ни кто-либо из его товарищей по несчастью никогда не пришел в сознание. Была ли в Глейвице только одна жертва, установить на основании показаний Науйокса невозможно — Жак Деларю, например, пишет довольно размашисто: «Науйокс и его люди ретировались, оставив "консервы" вокруг здания». По-видимому, после окончания войны существовали трудности с доступом к полицейским протоколам осмотров мест «происшествий», а Альфред Науйокс в показаниях вполне мог и преуменьшить масштаб преступления, чтобы постараться обеспечить себе снисхождение судей.

Известно, что на место предполагаемых польских преступлений выехала комиссия во главе с шефом имперской криминальной полиции Артуром Небе, которого сопровождал Генрих Мюллер. «Следственная группа» собрала все «свидетельства» и позднее даже представила электрифицированный макет всего, что произошло тем роковым вечером. Глядя на макет, Гейдрих задумчиво кивнул: «Да, так и началась война».

Все это происходило уже под грохот орудий и взрывы бомб. Возмущенные публикации о якобы польских нападениях, по-видимому, последовали, но в реальности потерялись на фоне потока ненависти, лившейся с передовиц немецких газет в последние дни августа 1939 года. Ширер, например, записывает заголовки передовиц в субботу, 26-го, в день отмененного нападения и встречи Шелленберга с Мельхорном:

«Берлинер цайтунг»: «Полный хаос в Польше! Немецкие семьи бегут. Польские солдаты подошли вплотную к границе Германии!» «12-часовой листок»: «Игра с огнем зашла слишком далеко. Поляки обстреляли три немецких пассажирских самолета. В (Польском.— “Ъ”) коридоре фермы многих немцев объяты пламенем!»

«В полночь, по дороге в Дом радиовещания, я купил воскресный выпуск "Фелькишер беобахтер" (за 27 августа): Во всю первую полосу огромными буквами было набрано: "ВСЯ ПОЛЬША В ВОЕННОЙ ЛИХОРАДКЕ! МОБИЛИЗОВАНО 1 500 000 ЧЕЛОВЕК! БЕСПЕРЕБОЙНО СЛЕДУЮТ В СТОРОНУ ГРАНИЦЫ ТРАНСПОРТЫ С ВОЙСКАМИ! ХАОС В ВЕРХНЕЙ СИЛЕЗИИ!" Конечно, о мобилизации в Германии не говорилось ни слова, хотя мы знали, что германские войска были отмобилизованы уже две недели назад»,— пишет Ширер.

Одним из главных «источников» этого потока был, похоже, сам Гитлер: британский посол Гендерсон расскажет позже, как выслушал за несколько дней до начала войны его длинную тираду о преследованиях этнических немцев в Польше: «Десятки тысяч фольксдойче подвергаются преследованиям, имели место шесть случаев кастрации — это стало для него навязчивой идеей. Он не намерен больше мириться с потерями. Дальнейшие преследования немцев со стороны поляков повлекут за собой немедленные действия».

Описания гитлеровских истерик и цитаты из газет парадоксальным образом соседствуют с картинами довольно скептического восприятия начала войны обычными гражданами.

Вечером в канун войны «из Берлина расходились новости о "предложениях" фюрера и ложь о "нападениях" поляков в приграничных районах,— вспоминает Уильям Ширер.— Я пытался связаться по телефону с Варшавой, Лондоном и Парижем, но мне было заявлено, что телефонная связь с ними нарушена. В самом Берлине внешне все было спокойно. Женщин и детей не эвакуировали, как в Париже и Лондоне, никто не закладывал мешками с песком витрины магазинов, как, судя по радиопередачам, это делали в других столицах. В 4 утра 1 сентября я ехал из здания радиостанции в отель "Адлон". Машин на улицах не было, в окнах не горел свет. Люди спали. Кто знает, может, они ложились с надеждой на лучшее. С надеждой на мир». Следующее утро, первое утро Второй мировой, было в Берлине душным и облачным: «облака должны были послужить некоторой защитой от вражеских бомбардировщиков, которых опасались, но которые так и не появились. Люди на улицах казались апатичными, несмотря на важность сообщений по радио и экстренные выпуски газет. Напортив гостиницы "Адлон" находилось новое здание промышленной группы "Фарбен", рабочие утренней смены шли на работу как ни в чем ни бывало; никто не останавливался, чтобы купить у мальчишек-газетчиков утренние экстренные выпуски, и мне подумалось, что немцы еще находятся в полудреме и не осознают, что война, избежать которой так или иначе обещал им Гитлер, началась. Какой разительный контраст между нынешней апатией и настроениями, с которыми немцы вступали в войну 1914 года. Тогда по улицам шли ликующие толпы, колонны войск забрасывали цветами, все радостно приветствовали кайзера и верховного главнокомандующего Вильгельма II. На этот раз не было никаких демонстраций, никто не приветствовал нацистского верховного главнокомандующего, после десяти утра ехавшего по пустынным улицам из канцелярии в рейхстаг, чтобы обратиться к немецкому народу по поводу событий, которые он сам хладнокровно спровоцировал. Даже послушные марионетки в рейхстаге, назначенные самим Гитлером, не проявили большого энтузиазма, слушая объяснения Гитлера о том, что произошло и почему. Германия этим утром оказалась втянута в войну. Восторгов было гораздо меньше, чем во время прошлых выступлений диктатора по менее важным поводам в зале Оперы… В своей речи Гитлер назвал своим преемником Геринга на случай, если с ним что-нибудь произойдет. Следующим в ряду единомышленников шел Гесс. "Если что-нибудь случится с Гессом,— добавил Гитлер,— тогда в соответствии с законом соберется сенат и выберет из числа членов сената наиболее достойного, наиболее храброго преемника". Какой закон? Какой сенат? Ни того ни другого в природе не существовало!»

Эпилог

Конец этой истории, наступивший в мае 1945 года, в главных чертах хорошо известен.

Что касается персон, упомянутых в этом тексте, то, вопреки утверждению Жака Деларю, ссылающегося на показания гауптштурмфюрера СС Биркеля, о том, что все участники провокации 31 августа 1939 года, кроме Науйокса, были «устранены», в действительности приговорен и казнен союзническим трибуналом по совокупности заслуг был Ганс Труммлер, который во время инсценировки в Хохлиндене командовал «немецкими пограничниками». Труммлер был активным участником операции «Таннебаум» по устранению представителей польского истеблишмента после захвата Польши Рейхом, под конец войны проводил карательные операции в Рейнской области и убивал пилотов сбитых американских самолетов. Союзники поместили его в лагерь для интернированных в Дахау и казнили в 1948 году.

Как Герберт Уэллс предсказал обе мировые войны, но его никто не слушал

Альфред Науйокс участвовал в ряде диверсионных операций, в том числе под руководством Шелленберга, проштрафился, попал на Восточный фронт, был ранен, вернулся в СД, работал в оккупационных администрациях в Дании и Бельгии, в октябре 1944 года сдался американцам. Рассказав об операции в Глейвице, он бежал из лагеря военнопленных, вновь был арестован и экстрадирован в Данию, отсидел там три года и умер в 1966 году в Гамбурге в возрасте 54 лет после нескольких лет мирной работы юрисконсультом.

Герберт Мельхорн, которого Шелленберг называет доктором права, работал в гестапо и принимал участие в организации еврейских гетто. В 1944 году получил крест «За военные заслуги», а с 1961 по 1968 год также благополучно работал юрисконсультом в коммерческой фирме; данных о его денацификации нет.

Отто Раш командовал айнзацгруппой С, которая осуществляла массовые убийства гражданских лиц на оккупированной территории Украины, в частности был одним из руководителей расстрела евреев в Бабьем Яре в Киеве. Раш был под судом в Нюрнберге, но дело было прекращено из-за болезни Паркинсона, и он умер на свободе в 1948 году.

Хайнц Йост также был причастен к преступлениям айнзацгрупп и применению газовых камер. Он был приговорен к пожизненному заключению, но срок сократили и в итоге выпустили его на свободу, до своей смерти в 1964 году Йост работал юристом в Дюссельдорфе.

Отто Хельвиг руководил подразделениями СС в Польше и на Украине, под его руководством были убиты не менее 2,3 тыс. человек. В конце войны Хельвиг был интернирован, о его денацификации неизвестно, умер в Ганновере в 1962 году.

Как оправдывались на суде палачи из гитлеровских концлагерей

Судьба Генриха Мюллера доподлинно неизвестна: Шелленберг включил в свои мемуары провокационный пассаж о том, что шефа гестапо спустя несколько лет после войны якобы видели в Москве, но принято считать скорее, что его биография оборвалась 1 или 2 мая 1945 года, когда победоносные советские войска заканчивали освобождение Берлина.

Рейнхард Гейдрих, назначенный протектором Богемии, умер в результате покушения в мае 1942 года, подготовленного представителями чешского Сопротивления при участии британской разведки. Его преемник на посту директора СД Эрнст Кальтенбруннер был казнен по приговору суда в Нюрнберге — один раз выскользнул из петли, но был повешен вновь.

Город Глейвиц стал польским городом Гливице. Города Данциг, Бреслау и Оппельн называются теперь Гданьск, Вроцлав и Ополе. Граница Польши и Германии находится теперь в совершенно иной местности, и значение ее не так уж велико в свете норм Евросоюза и Шенгенской зоны. В Гливице по сей день существует здание радиостанции, на стене которой располагается мемориальная доска. «Гливицкая радиостанция, место нацистской провокации 31 августа 1939 года»,— написано на ней по-польски и по-английски. На радиомачте с 1955 года в течение несколько десятилетий размещалось оборудование для глушения западных радиоголосов.

Меню сайта

«Коммерсантъ» для Android

«Бабушка умерла»

С каких слов началась Вторая мировая война

«С 5:45 ведется ответный огонь»

«Переговоры под дулом пистолета»

Фотогалерея

История Первой мировой войны

Что писали и говорили про аншлюс Австрии в 1938 году

Виктор Иванов об определяющей роли пакта Мусякодзи—Риббентропа в истории Второй мировой войны

«Я найду пропагандистские причины для начала войны»

Какие предсказания о конце Второй мировой войны и будущем сделали главы государств, генералы и астрологи

«Консервы»

«Большой глухарь»

Что писали советские и западные газеты о приходе Муссолини к власти

«Нельзя делать мировую историю при помощи трюков такого рода»

«Они даже не поехали на вокзал»

«Да, так и началась война»

Как художники после Второй мировой отказались от созидания и занялись разрушением

Эпилог

Как Герберт Уэллс предсказал обе мировые войны, но его никто не слушал

Как оправдывались на суде палачи из гитлеровских концлагерей

17.05.2024

АО «ТИНЬКОФФ БАНК»

Tinkoff Pay запустил собственный платежный QR-код

17.05.2024

ПАО Банк «ФК Открытие»

Мобильное приложение банка «Открытие» стало лауреатом премии Workspace Digital Awards

17.05.2024

АО «Российский аукционный дом»

Бизнес-центр ПАО «Россети» на юго-западе Москвы выставлен на торги

17.05.2024

АО «ДОМ.РФ»

ДОМ.РФ начал реализацию нового девелоперского проекта в регионах

Лента