Событие недели — "Александр" (Alexander, 2004) Оливера Стоуна, одна из самых пышных постановок последних лет, фильм настолько не соответствующий образу Стоуна, одного из самых неординарных американских режиссеров, что вызывает желание найти в ним отсутствующие смыслы (14 октября, "Первый канал", 21.25; 15 октября, 14.50 **). Не мог же Стоун просто так, без задней мысли снять жизнеописание Александра Македонского. На протяжении всей карьеры Стоун неутомимо и яростно ведет летопись американских разочарований и катастроф. Вьетнам и поддержка Америкой самых людоедских латиноамериканских режимов, Уотергейт, вскрывший торжествующий цинизм американской политической системы, жалкая и страшная смерть рок-н-ролла, низость Уолл-стрит, превращение "прирожденных", серийных убийц в героев массмедиа. И вдруг — "Александр". Велико искушение найти параллели между прорывом войск Александра к границам известного в его эпоху мира и попытками Америки принести огнем и мечом свое представление о цивилизации в те же края, где сражался Александр. Недаром в одном из бесконечных споров между царем и его приближенными о том, что они забыли в долине Гиндукуша, Александр с гордостью говорит: дескать, дороги здесь строим, города возводим. Но аллюзии эти случайны, Стоун сделал нечто, совсем ему несвойственное, как великие голливудские авторы в конце 1950-х годов снимали какого-нибудь "Бен-Гура". "Александр" — не "Бен-Гур", хотя батальные сцены Стоуну удались. В сражении македонского и персидского войск есть неподдельная ярость, азарт, кипение крови. Съемки же сражения с участием боевых слонов, очевидно, потребовали таких титанических усилий, что на ярость и азарт при монтаже сил не осталось. Фильм кажется старомодным: элементарные психоаналитические ходы, которые использует Стоун, даже в конце 1950-х годов казались пародийными. Александр затюкан требующей чрезмерной любви мамочкой — немудрено, ведь играет ее цветущая Анджелина Джоли. В порыве откровенности она еще и признается сыну, что его настоящий отец — Зевс, от одного этого Александр мог бы сорваться на край света. Потом его так же настырно достают друзья и соратники, тоже требующие любви и верности. К тому же Стоун снабдил картинки из жизни Александра комментариями воспитавшего его философа, который извлек из судьбы великого завоевателя простую мораль: дескать, совершенно непонятно, что о нем думать и как к нему относиться. Что называется, расставил точки над i. Другой полюс кинематографа, идею, что снимать надо истории из жизни близких зрителям, легко узнаваемых людей, воплотила французская "новая волна". Клод Шаброль имеет право претендовать на звание первого ее режиссера. Получив в конце 1950-х годов наследство, он снял в своей родной провинции фильм "Красавчик Серж" (Le Beau Serge, 1957-1958) (17 октября, "Культура", 11.00 ****), а затем, уже в Париже, "Кузенов" (Les Cousins, 1958) (18 октября, "Культура", 11.00 ****). В отличие от соратников по "новой волне", Трюффо или Годара, он никогда не был ни романтиком, ни гуманистом, ни идеалистом. Не был он, в отличие от них, и левым: вырос в католической глубинке, в Париже тусовался в правых студенческих кругах, откуда вышел, например, Ле Пен. К своим героям он относился без всякой теплоты, как энтомолог — так обозвал его Фассбиндер. Фильмы Шаброля — триумф трезвой и циничной двусмысленности. В "Красавчике Серже" вернувшийся в родную деревеньку Франсуа одержим идеей "спасти" кого-нибудь. Свой христианский подвиг он совершает, в жуткую метель отправившись за врачом к рожающей жене своего друга детства Сержа: тот запил и возненавидел жену после рождения мертвого ребенка. Но Шаброль намекает, что это не совсем подвиг, а скорее предельное проявление эгоизма. В "Кузенах" симпатии зрителей, казалось бы, должны быть всецело на стороне провинциала Шарля, которого приютил в Париже его развязный кузен Поль. Поль уводит его подругу, прожигает жизнь, но именно он, в отличие от Шарля, с легкостью поступает в университет. И именно Шарль испытывает желание убить своего удачливого двойника, вынудив его играть в русскую рулетку. Гибель Шарля от случайного выстрела — всего лишь вернувшийся к нему бумеранг собственных желаний. "Черный Петр" (Cerny Petr, 1964) Милоша Формана — ранний образец другой "новой волны", чешской, которую обычно называют кинематографом "пражской весны" (16 октября, "Культура", 23.25 ****). Якобы бесхитростное, похожее порой на "коврики с лебедями", но наполненное специфической чешской иронией кино. 16-летний парень работает охранником в магазине, мучается от неумения танцевать, ругается с родителями. Что бы он ни делал, все завершается обломом. Поймал вора, а тот оказался приятелем хозяина магазина. Решился пригласить девушку на танец — лучше бы он этого не делал. Девушка бросила его и даже не удостоила ответом, а прислала для объяснения подругу. "Черный Петр" до сих пор кажется очень свежим, хотя сотни режиссеров пытались соперничать с Форманом на ниве воспоминаний о юношеских фрустрациях. Лучше бы они этого не делали: Форман снял фильм настолько застенчивый, что кажется, будто его снимал его герой.