Вчера на Старой сцене Театра на Таганке Московский муниципальный театр "Новая Опера" (художественный руководитель Евгений Колобов) показал премьеру спектакля "Мефисто-театр" на музыку Игоря Стравинского в постановке Станислава Митина.
Сочинения с названием "Мефисто-театр" у Стравинского нет. Первым актом этого спектакля идет "История солдата", вторым — "Мавра", завершающим — фрагмент из "Аполлона Мусагета". Как явствует из названия, три далекие друг от друга фабулы этих редко исполняемых произведений объединены в сюжет образом Черта-Мефистофеля, что сделано довольно убедительно. Впрочем, этот спектакль нельзя оценивать только с эстетической точки зрения. Повинны в этом театры, предпочитающие ориентироваться на "верняк" хорошо обкатанной классики, потрясая столицу либо "Тоской" эпохи ХХIII съезда КПСС, либо пятым "Дядей Ваней" за сезон. Задача просветительства, как ни скучно это слово, напрасно кажется режиссерам дорогостоящей и неблагодарной. Что касается музыкального театра, то именно обновление репертуара вывело Мариинку из долгого кризиса.
Станислав Митин третий сезон сотрудничает с Евгением Колобовым, во время послепремьерных раздач "пышек и шишек" получая последние. Что именно — желание режиссера наконец получить и то, и другое разом или нелюбовь "мендельсонистого" дирижера к музыке Стравинского заставило Митина рискнуть — это вопрос кулуарный. Главное, риск оправдался настолько, что уже можно говорить не только о дирижере, но и режиссере "Новой Оперы". И лучше начать с его безусловной удачи.
Одноактная опера "Мавра" в общем-то обречена на успех. Она смешная, злая, яркая. В ее основе — дивный анекдот с переодеванием из пушкинского "Домика в Коломне". В ней есть что петь и что слушать. В конце концов — она короткая. Однако "Мавру" почти не ставят. Потому что, исполняя эту безделку, попадаешь либо прямо в "яблочко", либо на километр мимо мишени — уж очень она мала. Пропеть или проиграть в ней что-либо "около нот" нельзя ни разу. Ошибку ничто не заглушит. Солисты и оркестр "Новой Оперы" выполняют свою задачу безупречно. Есть только одна потеря. Известно, как может звучать оркестр, когда за пультом стоит Колобов. Его отсутствие, конечно, сказалось, поскольку партитура Стравинского предполагает не только точность исполнения, но и смакование каждого звука. Однако недостаток шарма в звучании "кубистической" музыки компенсирован точным сценическим решением постановщика (вроде пародии на ставшую одиозной травестию театра Романа Виктюка), воздержавшегося от приемов бытовой сатиры там, где ее нет, а также костюмами Янины Кремер, в которых супрематизм прихотливо сочетается со стилем a la russe.
Главный герой "Истории солдата" — Черт. Хотя у Стравинского это не совсем так. Режиссер упразднил роль Чтеца, который, собственно, и должен был рассказывать "Историю", и отдал нечистому не только право на театр, где он испытывает своим лукавством человека, но и на комментарий к собственным проделкам.
Этот интеллектуальный кунштюк на основе русских сказок обычно инсценируют как лубок, раек и прочие "русские сезоны", к которым он не имеет никакого отношения. Если вообще инсценируют. Чаще ограничиваются исполнением инструментальной сюиты из "Истории солдата", обладающей хотя бы метастилистическим единством. Дело в том, что, скрываясь в швейцарском кантоне Во от ужасов мировой войны, Стравинский сочинил нечто в жанре балета-пантомимы с мелодекламацией, столь эклектичное и космополитическое по замыслу, что только он сам и мог браться за его воплощение. В спектакле "Новой оперы" режиссер совместно с хореографом Вероникой Смирновой нашел достойное пластическое решение, в котором солистка Кировского балета Екатерина Катковская и драматические актеры Владимир Сажин и Владимир Зайцев (кстати, последний играл в "Служанках" Виктюка) не утрируют разноприродность своих театральных профессий. На этом пути у них есть, конечно, обретения и потери, но целостность зрелища сохраняется.
Декорации Аллы Коженковой, в которых фура на колесах с приветом от Давида Боровского сочетается с зеркальной раковиной ресторанного подиума, требуют к себе снисхождения. Того же требует и "утешительный" финал. Хотя благородное намерение режиссера показать после "картинок из жизни насекомых" (его собственные слова) нечто противоположное, вызывает сочувствие. И не только у зрителей, но и у молчаливого ассистента Мефистофеля, чей грим напоминает лицо Стравинского.
ИРИНА Ъ-ЛЮБАРСКАЯ