"Нет традиций, поэтому есть перспективы"

Кирилл Серебренников ставит братьев Пресняковых в Бостоне и Салтыкова-Щедрина в Москве

В Бостоне начал работать театр Studio Six — Шестая студия Московского художественного театра, созданная молодыми американскими актерами, окончившими в этом году Школу-студию МХТ (см. Ъ от 25 августа). Их первым спектаклем будет "Изображая жертву" по пьесе братьев Пресняковых в постановке КИРИЛЛА СЕРЕБРЕННИКОВА. Об этой работе и о грядущей своей премьере на сцене МХТ режиссер рассказал РОМАНУ Ъ-ДОЛЖАНСКОМУ.

— Работа с американскими выпускниками школы-студии — отдых от русских или дополнительный экстрим?

— Американцы невероятно трудолюбивы. Они невероятно ответственны. Можно сказать, в них чувствуется фанатизм. Наверное, они ощущают себя пионерами какого-то движения — и они имеют на то основания, ведь в Америке фактически нет постоянных трупп и настоящих репертуарных театров. У нас такого рвения почти не встретишь. Москва пресекает все фанатизмы, потому что она зарабатывает деньги, в ней сегодня актерам не до пассионарного служения искусству. А здесь они готовы репетировать по десять часов в день, сами ставят декорации, приходят на репетиции подготовленными.

— Они хорошо обучены, они знают, на какие клавиши когда жать. Они готовы и к психологическому, и к формальному театру. Их научили быть открытыми режиссеру. У них есть очень важное качество, которое я все реже вижу у русских молодых актеров,— желание учиться. Они как китайцы. Это великая китайская черта — стремление стать учеником и из ученичества извлечь, добыть, вынуть, отсосать все, что только возможно. Первую часть жизни они все вкладывают в себя, а потом получают доход. А у нас либо диплом покупают, либо бегут зарабатывать, чтобы все остальное побыстрее купить. Здесь никого не надо заставлять, они сами землю роют.

— Недавние московские студенты решили создать в Америке свой театр. У него есть серьезные перспективы?

— Страна эта, Соединенные Штаты, по-моему, беременна театром. Я имею в виду — серьезным, настоящим театром, не тем, которого здесь и так уже в избытке. Театров стабильных нет, господдержки нет, но есть огромное количество людей, которые хотят играть в настоящем театре. Не просто поучиться ремеслу, чтобы потом нырнуть в кино и зарабатывать, а именно играть на сцене. Очевидно, в этом есть элемент социальной терапии. Конечно, место подсознания у американцев занято кинематографом, и это навсегда. Но они любят приобретать то, чего у них нет. Поэтому здесь такой спрос на актерские школы, поэтому они так рвутся в Школу Станиславского, которую здесь каждое лето ведут московские педагоги. Кроме того, в Америке очень открытые, очень наивные зрители. В общем, здесь нет традиций, поэтому есть перспективы.

— В прошлом году вы ставили здесь со студентами Школы Станиславского "Лес", потом он появился в МХТ. В этом году делали "Зойкину квартиру". Означает ли это, что скоро в Москве тоже появится пьеса Булгакова?

— Наверное, да. Не знаю, где именно и когда именно, но хотел бы поставить "Зойкину квартиру". По-моему, очень актуальная пьеса. Конечно, одно дело — ставить ее со студентами здесь, и совсем другое — в Москве, в каком-то центральном театре. Трудно сохранить и перенести обаяние молодежного спектакля на профессиональную сцену.

— Вы делаете здесь "Изображая жертву", уже поставленную в МХТ. Как вопросы американских актеров на репетициях отличаются от вопросов актеров русских?

— Америка — страна очевидных ценностей. Все флажки расставлены. Нет этого европейского релятивизма, мол, добро и зло теперь практически неразличимы, никто не знает, что хорошо и что плохо, бла-бла-бла... У русских уже такой релятивизм, что вообще ничего ни от чего не отличить. А американцы никогда не будут демонстрировать свою беспомощность перед реальностью и перед профессией. Даже если они чего-то не понимают, они будут стараться выполнить и понять то, что от них требуют. Они ни в коем случае не хотят подвести друг друга и режиссера. Они очень надежны. Я их очень-очень зауважал. Уж на что у меня было предубеждение против Америки, когда я сюда ехал в первый раз...

— Вы сейчас ставите "Господ Головлевых" в МХТ с Евгением Мироновым в роли Иудушки Головлева. Может быть, это странный вопрос, и все-таки — повлиял ли опыт общения с Америкой на замысел спектакля по Салтыкову-Щедрину?

— Вопрос совершенно справедливый и закономерный. Я боюсь, что у меня в Москве может получиться очень жесткий спектакль. У нас ведь как обычно в России — даже если играем страшную историю, то все равно надо найти что-нибудь светлое, ну хоть чуть-чуть, ну где-то в самом углу или в конце, но непременно надо. Зажечь небо в алмазах, иначе люди нас не поймут. А у Салтыкова-Щедрина был на все такой взгляд, как будто он смотрел издалека откуда-то...

— Из Америки! Хотя он сидел в России, как мы знаем. У него был очень безжалостный взгляд. И спектакль, боюсь, будет очень безжалостный. Салтыков-Щедрин всегда немного на обочине читательского интереса, потому что нам хочется быть героями Достоевского, Мышкиными, страдальцами с богатой душевной жизнью. Но в России вообще большие проблемы с самоидентификацией. А у нас на самом деле — сплошные персонажи Салтыкова-Щедрина. Я сначала, помня о традиции искать свет в конце тоннеля, пытался как-то обманывать актеров, говорить о хороших чертах героев. Пока на одной из репетиций не встала Алла Покровская и не сказала: значит так, хватит нам лапшу на уши вешать, давайте отдавать себе отчет в том, что мы играем последних уродов, последних тварей. Правда, Миронов всеми силами оправдывает Иудушку. Потому что он живет логикой персонажа и пытается понять его мотивы. Я на репетициях иногда схожу с ума, потому что он начинает мне возражать от лица персонажа. Я ему кричу: ты сейчас Женя, а не Порфирий Владимирович. А он мне: нет, я Порфирий Владимирович. Вот мы и бьемся. Ну, большой артист так и должен поступать. Тем более что персонаж уж очень наш, очень знакомый. Прямо страшно иногда, ходишь и натыкаешься на него. Вокруг меня их минимум штуки три...