О страховой культуре российского общества, страховой мечте о красивой жизни и развитии страхового рынка в интервью “Ъ” рассказал руководитель департамента страхования и экономики социальной сферы Финансового университета Александр Цыганов.
Руководитель департамента страхования и экономики социальной сферы Финансового университета Александр Цыганов
Руководитель департамента страхования и экономики социальной сферы Финансового университета Александр Цыганов
«В ментальном плане большую роль играет советский опыт»
— Как, по-вашему, воспринимают россияне страховые услуги, насколько хорошо о них информированы, какое значение им придают?
— Тут бытует несколько устойчивых мнений, каждое из которых имеет под собой определенную основу, но ни одно из них не является единственно верным. Первое заключается в том, что у россиян довольно низкая страховая культура, они в принципе не готовы страховаться, мало что знают о рынке. Однако на самом деле, если сравнивать в данном плане наших граждан с гражданами других стран, оценивать уровень их финансовой грамотности, включая информированность о страховании, выясняется, что все довольно неплохо — и не только относительно развивающихся стран, но и относительно, например, Европы. Кроме того, нужно учитывать, что в ментальном плане играет большую роль и советский опыт. Да, тогда не было рыночной экономики, но добровольные страховые полисы были у многих, включая накопительные виды, скажем, к свадьбе или 18-летию ребенка — это были весьма популярные продукты. И это было добровольное страхование, то есть, по сути, вполне рыночный продукт. Данная культура не могла исчезнуть бесследно — так не бывает.
Если взглянуть на нынешнюю картину, страховые полисы есть почти у всех, в первую очередь это ОМС, но также и ДМС, и ОСАГО. Можно много говорить, что ОМС в общественном сознании воспринимается скорее не как страховка, а некая форма бесплатной медицины, тем не менее понятия страхования, страхового полиса в современной России вошли в обыденность. Поэтому говорить о низкой страховой культуре как функции от низких знаний, наверное, не вполне корректно: знания не столь уж низки.
— Знания не всегда трансформируются в поведенческие паттерны…
— Разумеется. У нас до сих пор на вопрос, кто должен платить за здоровье и благополучие людей — речь при этом не о страховании как таковом, а в целом о защите от форс-мажора вроде болезней, несчастных случаев, травм, ДТП, иных жизненных неурядиц, треть населения говорит, что это дело государства. А почти 50% полагают, что ответственность лежит на работодателе и предприятии, по вине которого произошел ущерб. И только 20–25% говорят, что люди сами должны за себя отвечать и страховать свою жизнь, и тогда пусть платит страховая компания, то есть выбирают вариант некоей возможности самостоятельно управлять жизненными ситуациями. И эти 20–25% — те потенциальные страхователи, с которыми можно работать прямо сейчас.
— Ответ про возможность управлять жизненными ситуациями — это некое абстрактное понимание или под этим лежат более четкие и конкретные соображения?
— Лежат, и это еще одно свидетельство неплохого уровня финансовой грамотности. Люди говорят, что это экономически обоснованный способ борьбы с опасностями, что, покупая страховку, они фиксируют риски, фиксируют потенциальные убытки. И количество таких ответов растет. Согласно данным опросов Финансового университета, десять лет назад такой аргумент в пользу приобретения страхового полиса приводили менее 40% респондентов, теперь уже — около 45%. При этом многие, около трети респондентов, говорят, что страхование — это способ получения психологической уверенности. Это тоже финансово очень грамотный ответ, понимание того, что ты можешь за деньги приобрести такую уверенность, и это вполне экономически обоснованно.
— Немного странно, что всего треть. Получается, что не все из тех, кто покупает страховку для фиксации рисков, получают вкупе с этим психологическую уверенность…
— Нет, это не странно, но это тревожный звоночек для нашего страхового рынка. На самом деле, данное расхождение во многом объясняется неуверенностью людей в получении страховой выплаты. Ну, наверное, из-за того, что многие предполагают сложности с получением страховой выплаты. И это вполне коррелирует с другим данными опросов, которые показывают, что примерно 20–30% россиян — эта цифра довольно сильно меняется год от года — считают, что страхование — это пустая трата денег. Можно предположить, что это те, кто страховался и по каким-то причинам не получил выплату, либо знакомые таких людей. И страховому сообществу нужно разъяснять такие моменты, показывать, в каких случаях выплаты будут, а в каких — нет, с чем это связано и как обосновано. Крайне важно объяснять, что страхуешься ты от конкретных рисков и, как только эти конкретные риски кладешь на бумагу, именно от них и застраховался, не нужно рассчитывать, что ты застраховался от всего и вся. Вспоминается страшное наводнение на реке Лена, когда люди потеряли дома, но не получили выплат, поскольку стихийные бедствия у них не были включены в число рисков по страхованию имущества, страховались только на случай пожара. Все было корректно, но многие люди обиделись, почувствовали себя обманутыми.
«Люди в целом не хотят читать договоры»
— То есть получается, что с финансовой грамотностью на самом деле не все так здорово?
— Проблема несколько шире, и не только со страхованием или с финансовым рынком. Люди в целом не хотят читать договоры, а их содержание должным образом никто не разъясняет. И дело здесь не только в пресловутом мелком шрифте и иных уловках не слишком добросовестных продавцов, а просто не желают читать документы и вникать в них — и все, хотят, чтобы за них это сделал кто-то другой, вызывающий у них доверие. Но это не какая-то российская специфика, аналогичное положение дел в большинстве стран мира.
И именно здесь истоки второго устойчивого мнения относительно российского страхового рынка, более обоснованного, чем первое. Нельзя не признать, что должного уровня доверия к страховщикам на сегодня все-таки еще не сложилось. Опять-таки это тоже общемировая реальность, не только российская.
— И что с этим делать?
— Получается, что основная задача страховщиков — не просто донести информацию о своем продукте, но еще и сделать так, чтобы ей доверяли. Но это отдельная тема — какие институты вызывают доверие и как его повысить. Пока же можно зафиксировать, что на данный момент такого доверия к страхованию мы не наблюдаем. Правда, с этой проблемой наши страховщики в какой-то степени научились жить, а главное — научились бороться. Объяснять, что, во-первых, страхуется ровно то, что записано в договоре. А во-вторых, если человек подписал условия договора, то должен соблюдать его условия. Например, понимать, что по риску «травма» он не получит выплату, если был в состоянии алкогольного или наркотического опьянения.
И это, кстати, проблема не только страховщиков, но и всех страхователей, да и по большому счету общества в целом. Поскольку возникает порочная петля обратной связи. Общее недоверие приводит к тому, что часть граждан не только считает, что страховщики их обманывают, но и что, раз тебя обманывают, не грех и самим обмануть. И это мостик к страховому мошенничеству, которое не воспринимается частью населения как преступление, а как вполне логичная деятельность по получению того, что можно получить. А за мошенников платят обычные граждане, для которых в итоге растет тариф.
— Вы упоминали роль работодателя. Какова она сейчас? И как наличие страховых программ влияет на привлекательность работодателей?
— Конечно, роль работодателей велика. И важнее здесь с точки зрения интересов страхового рынка в целом, наверное, даже не продажа конкретных продуктов — коллективных полисов ДМС или от несчастных случаев, а развитие общей страховой культуры, приучение людей к работе со страховыми продуктами.
— Мы до сих пор говорили о сегменте non-life, а как воспринимается россиянами страхование жизни?
— Здесь как раз наш рынок сильно отличается от западных, где доля страхования жизни зачастую 50% и более от рынка в целом. У нас существенно меньше, и это в некоторой степени тоже эхо советских времен: государство если не о твоем имуществе, то о тебе лично точно побеспокоится, пенсию, пусть и не очень большую, по инвалидности или по старости точно выплачивать будет. Хотя в последние годы, когда в России средняя пенсия 15–20 тыс. руб., а желаемая — 30–40 тыс. руб. и интерес к инвестированию в целом серьезно растет, сегменты инвестиционного и накопительного страхования жизни также показывают очень неплохую динамику.
— То есть получается, что это во многом воспринимается не то что бы как гемблинг, но примерно как спекуляции на биржевом рынке акций, способ заработать?
— Нет, такие мотивы в чистом виде довольно редки. Общее восприятие рынка страхования жизни идет скорее через призму экономических интересов, особенностей семейного и налогового законодательства. То есть это сфера личного финансового планирования, поиск инструментов с более низкими налоговыми ставками, в том числе ставками по налогу на наследство, ситуаций, подразумевающих раздел имущества и т. д. Такую же роль личного финансового планирования и обеспечения финансовой безопасности играет и страховая часть продукта. Хотя, конечно, мотивы зарабатывания денег через инвестиции на фондовом рынке также важны, но это все-таки не спекуляции, не гемблинг. Скорее можно сказать, что у россиян присутствует восприятие данных продуктов как красивого инструмента для богатой жизни. Кто-то хочет дотянуться до этой жизни, старается посмотреть, что и как.