кино премьера
Завтра в московский прокат выходит страшилка "Ключ от всех дверей" (The Skeleton Key), в которой Кейт Хадсон играет не в меру прилежную медсестру, спятившую при выполнении служебных обязанностей. Объясняется все тяжелым наследием рабовладельческого строя и негритянской магией, до сих пор практикуемой в южных штатах Америки. ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА нашла объяснение лишь отчасти удовлетворительным.
Видимо, режиссер Йен Софтли понимал, что сценарий имеет довольно хлипкую магическую подоплеку, которая может сработать только с очень впечатлительной и внушаемой героиней. Поэтому взял на главную роль бедную овечку Кейт Хадсон — в первых кадрах она является как сущий ангел, хорошенькая белокурая медсестричка в хосписе, читающая черному мистеру какую-то предсмертную сказку. Медсестра негодует на бездушное отношение персонала к пациентам и мечтает по-настоящему помогать людям. За вещами черного мистера по окончании его скорбного жизненного пути никто не приходит, и, унаследовав от него брелок с девизом — Live fast, dye young, который хозяин не смог осуществить, героиня устремляется навстречу новым приключениям на какую-то заболоченную плантацию в дельте Луизианы. Там требуется сиделка к паралитику, которого опекает крайне привередливая жена, отвергшая уже несколько кандидатур: сдается, что сиделок она нанимает по своеобразному критерию — способности вписаться в ее необычный дом и понять его.
Героиня Хадсон начинает вырабатывать понимание со всем рвением энергичной молоденькой дурочки, считающей, что, если что-то непонятно, надо немедленно задать прямой вопрос в лоб, и если ключ от всех дверей в доме к одной не подходит, то надо непременно вскрыть ее любой ценой. За этой чердачной дверью обнаруживаются собранные со всего дома зеркала, нелюбовь к которым хозяйка изобретательно объясняет своей старостью, а также виниловые пластинки с негритянскими заклинаниями, магические поваренные книги и банки с эмбрионами. Дальше — больше: немой и парализованный муж хозяйки, которого как раз на чердаке и хватил удар, пытается подручными средствами подать сиделке знак SOS — выковыривает землю из цветочных горшков и пишет на простынях слово "Помогите", а одной дождливой ночью и вовсе пытается вылезти на крышу и сброситься вниз. Заезжает с визитом молодой домашний юрист (Питер Скарсгард), по чьим хитрым глазам видно, что имеешь дело с оборотнем в галстуке, а хозяйка (Джина Роулендс, ловко балансирующая на грани между старой ведьмой и обычной вздорной старухой) прощупывает сиделку на предмет, не слишком ли много на ней татуировок и не верит ли она случайно в Бога. Ответ, что твердой веры у девицы нет, вселяет надежду на плодотворное сотрудничество: если есть у "Ключа..." какое-то психологическое содержание, примерно оно заключается в том, что самого бравого агностика, который ни во что особенно не верит, можно при желании заставить поверить во что угодно.
Персонаж Кейт Хадсон в принципе более или менее верит в себя, но этого, как выясняется, совсем недостаточно, чтобы оставаться в здравом уме. Поэтому к концу фильма она начинает верить решительно во все, что ей подсовывают окружающие ее замаскированные чернокнижники: и что в зеркале можно увидеть прежних обитателей дома, и что если посыпать на пороге порошок из красного кирпича, то желающий причинить тебе вред его никогда не переступит. В порядке следственного эксперимента сиделка сыплет порошок на пороге своей спальни и зовет хозяйку освидетельствовать протечку на потолке — та останавливается в дверном проеме, как вкопанная. Наконец, посетив оккультную лавчонку и запасшись магической атрибутикой, расхрабрившаяся героиня проводит над подопытным паралитиком ритуал, в ходе которого он начинает издавать членораздельные звуки.
Параллельно флэшбеками вскрывается предыстория нехорошего особняка: здесь 90 лет назад пьяные плантаторы, нанюхавшись кокаина, завершили дружескую вечеринку линчеванием пары слуг, которых они застукали за попыткой обучить хозяйских детей азам негритянской магии "худу". Теперь же мстительные негритянские духи заморочили отважную медсестру и заставили ее насильно поверить в то, во что она верить совсем не собиралась,— и если б твердо придерживалась этой материалистической линии поведения, то вообще бы никогда никаких призраков не увидела. Хватившись, что ее развели, как ребенка, героиня размазывает по зареванному личику тушь и завывает, как К. С. Станиславский: "Я не верю, не верю!" Но уже поздно, по всему экрану сгущаются клубы мракобесия довольно грубого пошиба, поднимается свистопляска с переселением душ и комическая беготня по дому с рассыпанием волшебного кирпичного порошка, которым героине стоило бы первым делом попудрить себе мозги, чисто ради гносеологической гигиены.