выставка фотография
В Строгановском дворце, филиале Русского музея, открылась выставка американского фотографа русского происхождения Михаила Лемхина. 60 портретов деятелей науки и культуры, среди которых большинство либо американцы, либо новоамериканцы из числа русских эмигрантов третьей волны, заставили КИРУ Ъ-ДОЛИНИНУ задуматься о своеобразии эмигрантской культуры внутри мультинациональной страны.
Михаил Лемхин — профессиональный фотограф. Профессиональный со всех точек зрения: закончил факультет журналистики Ленгосуниверситета, работал в советских газетах и журналах, уехав, работал в американских газетах и журналах, не очень помпезно, но много выставлялся, в портфолио — тысячи снимков. Михаил Лемхин профессионален настолько, что, глядя на его фотографии, понимаешь: такой опыт и железным кайлом не выжжешь, это уже в крови. Каждый его снимок словно из учебника, из главы "Как надо снимать фотопортреты знаменитостей". Лицо крупно, фон размыт, светотени определенны, иногда очень фактурно может выглядеть рука, предпочтителен взгляд прямо в камеру — так объект выглядит значительнее... В принципе разумные рецепты, множество великих портретов снято именно так. Вот только повторяемые раз за разом, исполненные примерным учеником, выросшим в не менее примерного учителя, похожие друг на друга как капли воды, эти, с выставки в Строгановском, почему-то никак не хотят выглядеть великими.
В фотографиях Михаила Лемхина что-то сразу же настораживает. Вроде бы все правильно — и технически, и содержательно. Каждый из его героев — знаменитость, человек достойный и уважаемый. Каждый этой своей значительностью красив. Каждый вошел в пантеон ХХ века. Вот только почему, когда смотришь на конкретный лемхинский портрет, тут же в памяти всплывает этот же человек, но на другом портрете? Мрачная насупленная и отстраненная от зрителя Сьюзан Зонтаг так не похожа на сверкающую энергией и бунтарством мысли Зонтаг других фотографов. Показательно играющий в мудрого человека Сергей Юрский, скучающий томный Василий Аксенов, защищающая свою старость большими перстнями поднятой к лицу руки Белла Ахмадулина, погасшая какая-то Ширли Маклейн, невозможно стертая физиономия всегда прорезающего ткань любой фотографии Харви Кейтеля... Все они, включая Шона Пенна, Тимура Кибирова, Андрея Синявского, Чеслава Милоша, Сергея Довлатова, Дизи Гиллеспи, поразительно банальны в желании фотографа поймать их величие. Они почти не улыбаются, они напряжены и, очевидно, не контактны. Исключения лишь подтверждают правила — сияющий и притягивающий к себе взгляд всякого вошедшего в зал поэт Виктор Некрасов или ироничный, смешливый кинорежиссер Микеланджело Антониони таковы, потому что они не могут не быть такими, а не потому, что такими их сделал фотограф. На афишу этой выставки я бы вынесла фотографию Иосифа Бродского. Поэт уводит от камеры Лемхина (заявленного везде личным другом Бродского) не только взгляд, но и все лицо, он закрывается от этого холодного глаза.
В фотографиях Михаила Лемхина есть техника и почерк, но нет свободы. Это не его вина, но его беда. Как было и есть это бедой многих эмигрантов, шестидесятников-семидесятников. Вложившие в свой отъезд значение бытийного жеста, бывшие на родине яркими и "другими", в эмиграции они оказались учениками. Учиться приходилось всему — быту, языку, отношениям, покупке недвижимости, страховой терминологии, продаже "рукописей", а иногда и "вдохновенья". Кто-то выучился быстро и стал одним из просто американцев, которым вообще-то свойственно легче относиться к жизни и творчеству. Кто-то так же быстро понял, что учиться бессмысленно, и остался странным русским. А кто-то завис между. Искусство этих последних, как правило, холодно и скованно. И очень правильно.