гастроли балет
Нью-йоркские гастроли Большого и лондонские Мариинского театра (Ъ писал о них 20 и 26 июля) закончились. Представив публике свои новинки, обе труппы получили одобрение критики. В его оттенках разбирается ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
Оба театра привезли на гастроли обширную ретроспективу своего репертуара. После дебюта в безопасной классике XIX века ("Дон Кихот" Большого и "Лебединое озеро" Мариинки) труппы перекочевали в советские времена. Петербуржцы представили "Ромео и Джульетту" в постановке Леонида Лавровского — главный отечественный драмбалет 1940 года рождения, которым московский Большой театр сразил лондонцев без малого полвека назад. Москвичи предъявили "Спартака" Юрия Григоровича — этот балет 37-летней давности до сих пор считается визитной карточкой московской труппы. Советские балеты были приняты без особого восторга, но избежали и анафемы — оба давно вписаны в балетную историю. В этих монументальных сюжетных спектаклях ценна не столько хореография, сколько энергетика и актерский дар исполнителей главных ролей. Теперешним танцовщикам трудно передать неподдельный пафос и аффектированные чувства героев — этой ахиллесовой пятой и воспользовались критики.
Как ни странно, больше упреков досталось "Ромео и Джульетте". Английские критики сочли спектакль устаревшим, а работу актеров достойной немого кино и разобрали по косточкам недостатки каждого исполнителя. Особенно досталось Тибальду Ильи Кузнецова: танцовщик явно переусердствовал в изображении злодея. И лишь Диана Вишнева с Андрианом Фадеевым, умудрившиеся сохранить живую непосредственность в ролях веронских любовников, удостоились высших похвал.
Московский "Спартак" в Нью-Йорке приняли приветливее: даже об Александре Воробьеве, явно некондиционном Спартаке, написали политкорректно, что, возможно, он и неплохой классический танцовщик, но никак не героический раб. В балеринах же обнаружили не только классическую чистоту, но и сексуальность. Вообще, московские женщины просто затоптали своих партнеров — во всех статьях львиная доля похвал достается дамам, причем необязательно титулованным: артистку кордебалета Наталью Осипову после ее ударной прыжковой вариации в "Дон Кихоте" критики готовы выискивать хоть у кулис. Всеобщим вниманием к прекрасному полу умело воспользовался московский худрук: переняв французскую традицию публичного назначения этуалью, Алексей Ратманский прямо во время спектакля возвел в сан балерины первую солистку Светлану Лунькину, чем подогрел зрительский ажиотаж.
Однако не реакция на советские балеты беспокоила руководителей обеих трупп. Главный риск был связан со спектаклями последних сезонов, впервые представленными зрителям. Мариинка отважилась вывезти в Лондон программу балетов Уильяма Форсайта; Большой представил в Нью-Йорке "Светлый ручей" в постановке своего худрука. Риски разные: петербуржцам надо было качественно исполнить всем известные шедевры, что, конечно, трудно, но все же безопаснее, чем вылезать с эксклюзивным балетом на подозрительный сюжет. Однако англичане отнеслись к "русскому Форсайту" с большим подозрением, чем американцы — к неизвестной комедии из колхозной жизни: судя по рецензиям, относительно небольшой зал "Ковент-Гардена" оказался неполон, в то время как в "Метрополитене", вмещающем 4,5 тыс. человек, наблюдался аншлаг. По свидетельству очевидцев, тамошняя публика вела себя как ребенок в Диснейленде — хохотала, визжала и вскакивала с мест.
Критика же отреагировала ровно наоборот: восторженные вопли англичан еле утрамбовываются в газетные строчки, опытные обозреватели буквально захлебываются восклицаниями. Излишняя классичность исполнения, которая русским рецензентам (а также самому Форсайту, убравшему балерину Вишневу с премьеры) казалась недостатком, в глазах британцев стала дополнительным достоинством. Мировой триумф, пришедший вслед за отечественным (программа "Форсайт в Мариинском" получила в этом году "Золотую маску"), серьезно укрепил позиции руководителя балетной труппы Махарбека Вазиева, которого в родном Петербурге консерваторы не устают клясть за забвение "лучших традиций советского балета".
Американцы же, похоже, просто растерялись, обнаружив в пафосном репертуаре Большого столь легкомысленное произведение. Конечно, иностранцам, не знающим советского художественного контекста, трудно обнаружить в этой хореографии тонкую пародию на головокружительные эстрадные вальсы 30-х, воинственные пляски ансамбля Моисеева, на некогда популярное "отанцовывание трудовых процессов". Но педантичный поиск психологизма в комедии положений прямо-таки удивляет — все-таки жанр он и в Америке жанр. Похоже, в восприятии западной критики Большой театр сейчас олицетворяет официозный Кремль, Мариинка — интеллигентную оппозицию: от Москвы продолжают ждать лобовой пропаганды, в петербуржцах не устают выискивать аристократическое прошлое и демократическое настоящее. И чтобы развеять эти предубеждения, видимо, понадобятся еще не одни гастроли.