Шаляй-Болтай
«Зазеркалье» в Музтеатре имени Станиславского и Немировича-Данченко
На Малой сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко состоялась премьера одноактного балета «Зазеркалье», поставленного Константином Семеновым на оригинальную музыку Василия Пешкова по мотивам кэрролловской «Алисы в Зазеркалье». Несуразность этого 70-минутного балета загнала в тупик Татьяну Кузнецову.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Константин Семенов — артист балета Музтеатра Станиславского, выпускник балетмейстерского отделения МГАХ, усиленного опекой консерваторского профессора Юрия Абдокова,— впервые засветился на балетмейстерском поприще еще студентом 13 лет назад. С тех пор он, активный участник различных прогрессивных проектов, неустанно ищет собственный почерк в диапазоне от классической лексики до пантомимного «оживления» скульптуры Давида. В последний год вынужденное балетное импортозамещение подарило ему, как и остальным российским хореографам, бесценный шанс утвердиться в репертуарной труппе. Шанс тем более реальный, что французского худрука Музтеатра Станиславского Лорана Илера сменил молодой артист-хореограф Максим Севагин, сделавший ставку на малогабаритные отечественные эксклюзивы. В прошлом году в «Программе №1» Константин Семенов дебютировал на основной сцене Музтеатра миниатюрой на музыку Франца Шуберта «Andantino. Сон одной бабочки», вся современность которой заключалась в «панцирных» костюмах насекомых.
Сновидческую тему он развил и в «Зазеркалье», задавшись целью найти хореографический аналог кэрролловской «интеллектуальной головоломки» и создать «поле напряженного непонимания, внутри которого пересекаются время, пространство, знаковые персонажи, возможные ситуации, сказка и ее отражение в нашем собственном зеркале». Задача, конечно, недетская, но по части «напряженного непонимания» автор ее отчасти решил. Непонятно, например, почему Алис две и чем они отличаются друг от друга. Одеты одинаково — в белые гольфы и голубые платьица с рюшами, как у художника Кэрролла Джона Тенниела; танцуют примерно одно и то же; обе на равных общаются с персонажами Зазеркалья (сказку Кэрролла хореограф разделил на 15 изолированных эпизодов). Пожалуй, просто Алиса (Валерия Муханова) статичнее — она дольше бродит по дымному мраку Зазеркалья, испуганно озираясь и шарахаясь от персонажей, в то время как Алиса-девочка (Ксения Рыжкова) приступает к танцам без пантомимных прелюдий. Но различия не столь существенны, чтобы можно было заподозрить неладное, когда Ксения получила серьезную травму, не смогла завершить балет и ее место в финале заняла Валерия.
Непонятна и режиссура: все актеры (за исключением очаровательно-буффонной Елены Соломянко в роли Белой Королевы) сохраняют каменное выражение лица в любых обстоятельствах, отчего их персонажи различаются только костюмами, как, скажем, Льюис Кэрролл, Черный Король и Черная Королева. Возможно, премьеру Евгению Жукову, исполнявшему все три партии, не нравится невнятная хореография (и его можно понять), но все же актерское положение обязывает обозначить хотя бы разницу характеров. Впрочем, Константин Семенов всячески затрудняет работу актеров — и как режиссер, не умеющий выстроить мизансцены, и как хореограф, обладающий весьма скудным набором движений. Скажем, забияку Шалтая-Болтая, выворачивающего понятия наизнанку, он скрывает за высокой стеной, как Петрушку за кукольной ширмой, а жестикуляцию его строго нормирует, заставляя Иннокентия Юлдашева вести себя как сломанная марионетка. Этот эпизод сопровождается знаменитым кэрролловским текстом. А потому пропасть между виртуозностью литературного оригинала и убожеством его хореографического эквивалента разверзается особенно непоправимо, затмевая все прочие глупости спектакля (вроде вампирских укусов в шею, посредством которых артисты, изображающие шахматные фигуры, «съедают» друг друга).
Соратники Константина Семенова старались как могли. Художник Мария Трегулова, например, придумала замечательного «черного ворона» — исполинскую тростевую куклу, управляемую полудюжиной артистов. Но режиссер так и не сумел ею поиграть, почти сразу развалив на составные части и утопив обломки «ворона» в сценическом мраке. Композитор-электронщик Василий Пешков явил редкое разнообразие, сочинив не только заявленную «квазисредневековую» и «квазибарочную» музыку, но и квазипопсовую, и даже квазиэтнографическую, но хореограф стилевым диапазоном не воспользовался, умудрившись даже под мазурку произвести нечто вроде маршеобразного канкана.
Конечно, жаль отличных артистов, не так давно танцевавших Килиана, Эяль, Гёкке, а теперь вынужденных не только исполнять, но и получать травмы по столь ничтожному хореографическому поводу. Жаль и зрителей, которые, обманувшись названием, поведут детей на это «Зазеркалье», погоревшее в дымных кострах амбиций автора. Жаль и тех, кто уповает, что отечественная хореография способна не просто тащить у западных корифеев постановочные приемы (как кринолин на колесиках, перекочевавший к Черной Королеве прямиком из «Маленькой смерти» Килиана), но и выработать самостоятельный художественный язык. Но что поделать: в сущности, «Зазеркалье» немногим хуже остальных современных балетов. Оно лишь зеркальное отражение нынешней художественной реальности.