В одном из самых посещаемых музеев Парижа, Музее Орсе, отвечающем за французское искусство XIX века, открылась выставка, способная поспорить с любым экспозиционным блокбастером этого сезона: «Мане / Дега». Обозреватель “Ъ” Кира Долинина готова посоветовать тем, кто не попал на мегапоказ Вермеера в Амстердаме, перебронировать билет на Париж. Роскошная битва титанов им гарантирована.
Дега посвятил массу времени и сил спасению шедевра своего друга и соперника Мане — разрезанной на куски «Казни императора Максимилиана»
Фото: Christophe ARCHAMBAULT / AFP
Дега посвятил массу времени и сил спасению шедевра своего друга и соперника Мане — разрезанной на куски «Казни императора Максимилиана»
Фото: Christophe ARCHAMBAULT / AFP
Эдуард Мане (1832–1883) и Эдгар Дега (1834–1917) — два абсолютных гения французского искусства. Именно гения, потому что при всей близости обоих к очевидным «-измам» (реализм Курбе и импрессионизм Моне и компании) они явно могли обойтись и без современников—собратьев по кисти. Обоим легче было говорить с великими из большой истории искусства — от Тициана и Рембрандта до Веласкеса и Энгра. Констатация этого факта ничем не обижает любимых всеми импрессионистов, но, скорее, отсылает к сути нынешней выставки. Она про друзей / соперников, прекрасно сознающих свое и «оппонента» величие, связанных тысячью социальных, культурных и даже финансовых нитей, игравших друг с другом в своем искусстве в цитаты и поддавки, кивавших друг другу через головы современников и неразлученных даже тогда, когда еще совсем не старый Мане умирает, оставив Дега переживать свое одиночество в искусстве еще долгие три с лишним десятилетия.
Мане или Дега? Этого вопроса нет среди тех, которые формулируют для себя кураторы выставки. Но он точно будет занимать почти каждого зрителя.
Этот вопрос для французского искусства сродни тем, которые носители русской культуры задают себе в литературе («Мандельштам или Пастернак?», «Ахматова или Цветаева»?). Очень хочется ответить, что оба, но на самом деле точно знаешь, что один тебе ближе другого. В данном случае оснований для выбора более чем достаточно: в экспозицию вошло 200 работ (92 картины, 55 графических работ, документы). Расклад по авторам почти честный, хотя Дега, конечно, больше — у него есть индивидуальная часть выставки, которая называется «После Мане». Под выставку отдан весь первый этаж Музея Орсе, что только подчеркивает величие ее героев.
Музей Орсе в основе своей музей хитрый. Пока посетитель дойдет до вожделенных импрессионистов, которые спрятаны на втором этаже, ему надо пройти парадный первый (Орсе — бывший вокзал, парадность главного зала с боковыми лоджиями жестко определена самой архитектурой), а там, когда нет подобной нынешней выставки, сплошной Салон и академическая живопись. Так вот из всей обоймы будущих импрессионистов на первом этаже всегда висит один только Дега — именно в нем кураторы видят сильнейшую связь нового искусства с академическим каноном. Нынешняя выставка ставит в этом отношении рядом с Дега именно Мане — они вместе пройдут путь от амбициозных молодых художников, целью которых было увидеть свои работы в Салоне, до абсолютных титанов нового французского искусства, которое выплеснулось из Салонов, забитых от пола до потолка тысячами работ, в новые залы и только что возникшие галереи, которыми расцвел обновленный бароном Османом новый Париж.
На этом фоне большой истории искусства разыгрывается драма личных и профессиональных отношений двух художников. Между ними так много общего, что сравнивать кажется естественным.
Биографически: два старших сына в семьях крупных буржуа, родились с двумя годами разницы; обоих отцы посылали учиться юриспруденции, оба сбежали в искусство; оба имели деньги на путешествия и привычку к культурному потреблению с детства; оба были призваны резервистами во время осады Парижа в 1871-м. Профессионально: оба азартно копировали по всей Европе и, конечно, часами просиживали в Лувре; оба обошли стороной Школу изящных искусств и предпочли частные «академии» больших художников, где прежде всего учились писать обнаженную натуру. Близки и темы (портреты, ню, сцены повседневной жизни, современный город), и круг знакомых (семья Моризо, богема, писатели, художники, критики). Куча прямых пересечений: то дружат, то рассорились; Дега много пишет Мане, но именно один из портретов стал причиной крупной ссоры (Мане не понравилось, как изображена его жена, и он отрезал почти половину холста, Дега разозлился и забрал подарок обратно); и, конечно, «коллекция Дега» — собранные им за 15 лет после смерти Мане работы умершего «соперника», погоне за которыми, обмену на свои и чужие, собиранию разрезанного на куски второго варианта «Казни императора Максимилиана» (1867–1868) он посвятил массу времени и сил.
Однако основной смысл выставки рождается не из прямых совпадений. Два гениальных художника работали рядом, и каждый создал свой вариант новой живописи.
Именно феерическое качество этой живописи — ее свобода, радикальность, прямой разговор с прошлыми эпохами и их гениями — ставит Мане и Дега над современниками.
И да, желчный мизантроп Дега строже и виртуознее в композиции, а Мане веселее и жизнелюбивее как в живописи, так и в жизни. Дега из портрета лепит трагедию и в сцене пляжной жизни видит библейские мотивы. А легкий, восторженно играющий с серым, розовым и черным вместе и поврозь Мане заставляет буржуа плеваться и тыкать в «Олимпию» тростями, не сознавая, что создал, может быть, самый жесткий портрет не человека, а его времени. Увидеть их вдвоем, без спутников и навязанных заранее канонов восприятия,— редчайшая удача.