Почти каждый кинофестиваль последнего времени заканчивается без пяти минут скандалом. Он только что едва не произошел в Карловых Варах (см. Ъ от 11 июля), где взбунтовавшееся жюри не хотело присуждать две из шести регламентированных наград, не найдя для этого достойных претендентов.
Слишком принципиальных судей удалось уговорить только на то, чтобы отдать неиспользованные призы уже награжденным фильмам. В результате польский "Мой Никифор" уехал с тремя призами, израильское "Какое чудесное место" — с двумя, а остальным участникам конкурса 40-го, юбилейного фестиваля дали понять, что они полные ничтожества и непонятно как сюда попали. Манера осыпать кучей наград один и тот же фильм появилась как альтернатива дискредитировавшему себя принципу "всем сестрам по серьгам", который особенно охотно применялся на социалистических фестивалях. И в Москве, и в Карловых Варах тогда старались никого не обидеть, а судьба самых главных призов была заранее предрешена в высших инстанциях.
Зато в постсоциалистические годы попер полный волюнтаризм и анархизм. В 1995 году три приза из пяти возможных были отданы в Москве фильму Режиса Варнье "Французская женщина". Самое смешное, что это были награды за женскую, мужскую роль и за режиссуру, главный же приз вообще присужден не был. Если у фильма столько достоинств, почему тогда не возвести его на высшую ступень почета? Год назад на ММКФ опять же три приза — правда, уже логически включая главный — достались "Своим" Дмитрия Месхиева. Слава богу, что возглавлял жюри Алан Паркер, а будь на его месте кто-то из наших, его бы просто заклевали за такое решение. Как в этом году Валентина Черных — хотя тот как раз призы распределил равномерно, но вызвал подозрение тем, что главный "по блату" отдал соотечественникам. На этом фоне остается удивляться, как спокойно отреагировала общественность на жест Галины Волчек, наградившей на последнем "Кинотавре" в Сочи сразу тремя призами "Бедных родственников" Павла Лунгина.
Кризис призовых критериев давно зреет и на западных фестивалях. Еще в 1991 году в Канне жюри под началом Романа Поланского отдало три награды, включая Золотую пальмовую ветвь, картине братьев Коэн "Бартон Финк" — симпатичной, но никак не великой. На периферию были отодвинуты шедевры — "Прекрасная смоковница" Жака Риветта и "Двойная жизнь Вероники" Кшиштофа Кесьлевского. После вспыхнувшего тогда скандала в каннский регламент было введено ограничение: не больше двух призов одному фильму — даже учитывая то обстоятельство, что многие считают принципиально неверным и невозможным разделять "лучший фильм" и "лучшую режиссуру". Но в 1999 году глава жюри Дэвид Кроненберг опять награждает сразу тремя призами картину Бруно Дюмона "Человечность" — в пику участвовавшим в конкурсе Педро Альмодовару, Джиму Джармушу, Дэвиду Линчу и Такэси Китано: первый получает утешительный приз, остальные — вообще ничего. Это был уже настоящий скандал.
Поразительно, что все это происходило в Канне, где как нигде умеют "работать с жюри". Конечно, там не вызывают в ЦК и не грозят отнять партбилет, как поступили с Григорием Чухраем в 1963 году на ММКФ, когда он отдал приз не советскому претенденту, а "Восьми с половиной" Феллини. Зато, по свидетельству одной кинематографической дамы, каннский куратор Жиль Жакоб вел с ней полугодовую переписку, выведывая в деталях ее вкусы и пристрастия, прежде чем пригласить в каннское жюри. На других фестивалях члены жюри перед началом работы подписывают обязательство присудить все без исключения призы. Но раз уж на крупнейших фестивалях мира случаются проколы, что говорить об остальных, где демократический централизм не пустил таких глубоких корней, как в Канне. Вот почему так часто обыватели, в том числе из киносреды, говорят о чудовищных интригах, давлении, коррупции и о том, что во всех жюри все куплено. На самом деле все не так инфернально, а гораздо большую роль играют человеческая самонадеянность, амбициозность, близорукость, а порой и глупость.
В Берлине в этом году жюри под председательством Роланда Эммериха всех сразило наповал своими решениями. Лучший фильм фестиваля "Капризное облако" режиссера Цай Миньляна получил приз за сценарий, хотя это кино представляет собой почти что чистую режиссерскую импровизацию. Другой выдающийся фильм — "Солнце" Александра Сокурова — вообще остался без наград. Член берлинского жюри Нино Черрути защищался от упреков с помощью тезиса: "Чтобы делать кино о великих, надо самому быть великим", объясняя, почему ничего не получили картины о Хирохито и Миттеране, а все награды отданы "фильмам о простых людях". Приступы любви к простолюдинству фестивальная элита испытывает уже давно, и все равно звучало это неубедительно. То же самое могли бы повторить члены жюри в Карловых Варах, объясняя, почему проигнорировали венгерский байопик о коммунистическом политике Имре Наде, а предпочли историю другого страдальца — нищего художника-примитивиста Никифора Криницкого. На самом деле они поступили правильно по другой причине: ибо венгерский фильм сделан в канонах социалистического монументализма, а польский — в традициях христианской культуры. И сделан хорошо — что не означает, будто его следовало обвешать сразу всеми медалями.
Фестиваль тем и отличается от "Оскара", "Сезара" или "Ники", что предполагает как можно более широкий спектр наград — конечно, в пределах здравого смысла. Никого не удивляет, когда "Титаник" или "Властелин колец" получают больше десятка "Оскаров" — такова специфика этой премии, разложенной по профессиональным "ступенькам" снизу доверху. На фестивале фильмы соревнуются по иному принципу. Кураторы мобилизуют свою профессиональную интуицию, делают предварительный отбор, формируют конкурс, а жюри ищет внутри него лидеров, определяющих самые перспективные тенденции. Но тут легко заиграться и счесть себя высшим судьей. Чтобы убедиться в относительности всех призовых решений, достаточно взглянуть на список фестивальных победителей за несколько десятков лет. Многие из них забыты, а настоящие шедевры в свое время не удалось разглядеть. Так что на фестивалях фильмы сравниваются не с вечностью, а друг с другом. Награды — это не высший суд, а попытка отметить лучшее из того, что есть. Жюри — это люди, а люди ошибаются.