Накануне президентских выборов в Киргизии корреспондент Ъ МИХАИЛ Ъ-ЗЫГАРЬ встретился с экс-президентом АСКАРОМ АКАЕВЫМ и выяснил его точку зрения на ситуацию в этой центральноазиатской стране и перспективы новой власти.
— В начале 90-х вы считались образцовым демократическим лидером в Средней Азии. Почему же все так закончилось?
— Я всегда придерживался твердых демократических принципов. Я учитывал, что Киргизия небогата природными ресурсами. Страна тупиковая — в смысле не имеет выходов к внешним рынкам. Единственное богатство — это люди. И для раскрытия этого потенциала необходимы свободы, демократическое развитие. Свобода слова, гражданское общество развивались у нас опережающими темпами, мы намного обходили всех соседей. И от этого, наверное, появились завышенные требования. У нас была свободная пресса. Иногда даже оголтелая. А Запад вкладывал в них деньги. В последнее время Запад проявлял активное недовольство моей политикой, направленной на укрепление сотрудничества с Россией.
— То есть за мартовской революцией стоял Запад?— Естественно. Он был окрылен успехами своих "цветных революций" в Грузии и на Украине. И рассчитывал сделать из Кыргызстана плацдарм для проведения дальнейших революций в регионе. Но все получилось иначе. Он разбудил исламский экстремизм. В чем ошибка Запада? Он пытается форсировать происходящие у нас процессы, навязывает нам свои стандарты. Мы всегда спрашивали: а почему мы должны учиться у вас? У нас есть другие примеры. Россия, например. Почему мы не можем учиться у России, идти по ее пути?
— После выборов ситуация в Киргизии нормализуется?— Президентские выборы — главная и единственная предпосылка для стабилизации в стране. Я надеюсь, что Бакиеву и Кулову удастся навести порядок. Лично я поддержал этот тандем с самого начала. После того, что произошло 24 марта, возникновение тандема Бакиев--Кулов — это безусловное благо. Это компромисс между политическими элитами, между севером и югом. Сохранение тандема вселяет в меня надежду на стабильность. А вот сумеет ли он сохраниться — это вопрос. Я желаю, чтобы он сохранился. Но зависит это от самих лидеров: смогут ли они сдержать свои обязательства, смогут ли руководствоваться общенациональными интересами, а не личными политическими амбициями.
— Удачно ли они распределили полномочия: экономист Бакиев отвечает за безопасность, а силовик Кулов — за экономику?
— Я считаю, что очень. Все эти понятия условные. Кулов — профессионал и в той, и в другой сфере. Имеет опыт хозяйственной работы, был губернатором Чуйской области, причем успешным. Работал мэром столицы. А то, что он профессиональный военный,— это плюс. В нем удачно сочетаются хозяйственник и силовик, что сейчас востребовано. У него была нелегкая полоса в жизни, но сейчас она закончена, и я этому очень рад. Очень хорошо, что он вышел из тюрьмы...
— А почему вы его сами не выпустили?— Ну, я не мог — мешала бюрократическая процедура. Я был готов, но для этого он должен был сам попросить о помиловании. Выйдя из тюрьмы, он проявил благородство, через несколько дней позвонил мне и сказал: "Аскар Акаевич, многое между нами было, вы поступили со мной жестоко, но теперь это все в прошлом, все забыто". Больше мы с ним не разговаривали. Но я вообще-то ни с кем, кто в Кыргызстане живет, не созваниваюсь. Ради их же блага. И мне никто из них не звонит. Иначе их немедленно начнут в контрреволюции обвинять.
— Вы не считаете это предательством? Ведь нынешняя власть процентов на 90 состоит из бывшей вашей команды.
— Я очень рад. Я никогда не отбирал людей по принципу личной преданности. Только за профессионализм. Ну, может, среди них был и один процент преданных. Поэтому я приветствую то, что профессионалы, которые работали при мне, продолжают работать. Сам Бакиев, кстати. Я его растил от главы администрации района, потом он был губернатором двух важнейших областей, премьер-министром. Правда, после аксыйских событий 2002 года, когда погибли шесть демонстрантов, мы отправили его в отставку, потому что он повел себя немного пассивно. А он, естественно, перешел в оппозицию. Все обиженные туда уходят. Запад его подхватил, стали его возить — на Украину, в Грузию, учить. Оттуда приехало много инструкторов. Кстати, первым указом Бакиева было создание комиссии, которая бы изучала секретное состояние Акаева. С самого начала не какое-то созидание, а, наоборот, преследование меня и моей семьи.
Но я искренне желаю удачи тандему Бакиев--Кулов. При всем моем неоднозначном отношении к ним. Речь ведь идет о судьбе моей страны, поэтому я поддержал их и желаю им успеха.
— Как вы сейчас оцениваете то, что произошло 24 марта? Не жалеете о своих решениях?
— Моя оценка событий 24 марта неизменна. Это был антиконституционный государственный переворот. Его возглавили лидеры радикальной оппозиции, которая была поддержана криминальными элементами, главным образом молодчиками, которые находились на службе наркомафии. Конечно, я ожидал, что протесты, демонстрации будут мирными, как это было в Грузии и на Украине...
— Но в Грузии и на Украине в результате протестов власть сменилась. Вы, что, с самого начала готовили себя к тому, что вам придется уйти?
— Я готовился к тому, что передам эстафету. И надеялся, что это произойдет в результате президентских выборов, которые были намечены на 30 октября 2005 года. Еще после выборов 2000 года я объявил, что это мой последний президентский срок и я больше баллотироваться не намерен. И после парламентских я думал, что все так и произойдет, потому что они прошли вполне удовлетворительно.
— Вы считаете, они прошли нормально? Но ведь именно они стали катализатором возмущений?
— Естественно, возмущения были, но даже миссия ОБСЕ признала их легитимными. Миссия ОБСЕ сделала свои замечания, но ни в одной постсоветской стране без замечаний выборы не проходят. На тех выборах лидеры радикальной оппозиции потерпели сокрушительное поражение. Сначала они вывели мирные демонстрации, но когда увидели, что этой силы не хватает, обратились к услугам наркомафии.
— Вы говорите "радикальная оппозиция". Кто это? Курманбек Бакиев? Те люди, которые сейчас у власти?
— Среди представителей нынешней власти есть как раз и радикальные лидеры. Я не имею в виду самого Бакиева, но такие люди есть в его окружении. В частности, это был и тот же Бекназаров (Азимбек Бекназаров, нынешний генпрокурор Киргизии.—Ъ). Первоначально большую роль играли и наркобароны — и северные, и южные. Они же открыто в парламенте говорили, кто сколько привел боевиков, рассчитывая на соответствующее вознаграждение при дележе власти.
— Но вы только что очень положительно характеризовали нынешние власти. Получается, что наркомафия привела к власти таких достойных людей?
— Парадокс! Но это так. В оппозиции всегда было несколько пластов. Была радикальная, а была и либеральная. Боюсь, что им еще придется расплачиваться за свой союз с наркомафией: она будет требовать многого взамен.
— Вы считаете, что приложили максимум усилий, чтобы разрешить кризис?— Максимум. Переговоры шли днем и ночью. Но у опьяненных успехами лидеров оппозиции был настрой на силовой захват власти. И внешняя поддержка. Эту десятитысячную толпу, одурманенную водкой и наркотиками, которую показывали по телевидению, можно было остановить только силой оружия. Вы видели, многие бежали, в одной руке палка, в другой — бутылка водки.
— Я поспорю с вами. Я был 24 марта в Бишкеке. И не видел среди демонстрантов ни одного пьяного человека.
— Но все же видели... Их показывали по телевидению... Я видел фотографии...— То есть вы считаете, что это были именно одурманенные люди...
— Да, конечно! Молодчики, воинственно настроенные, их можно было остановить только силой оружия. Но моей главной целью было избежать кровопролития, которое могло перерасти в гражданскую войну.
— А у вас с самого начала была вся информация? Вы были в курсе всего происходившего?
— По прошествии времени я стал убеждаться, что информация была отфильтрована и не отвечала остроте ситуации.
— От вас что-то скрывали?— Думаю, да. Руководители силовых министерств. У меня есть такое впечатление.
— Вас сдали свои?
— Я думаю, да. Я с самого начала поставил силовым министерствам условие: никакого применения оружия и силовых приемов. Только демократические методы. Но я уверен, что силовые структуры могли бы и в этих условиях локализовать ситуацию на юге, не допустить распространения на север. Они этого не сделали. Думаю, что они... По крайней мере, некоторые из этих руководителей... Я, конечно, сейчас не могу утверждать — для этого нужны факты. Но думаю, что они были в сговоре с оппозицией. Особенно с наркобаронами. Сегодня, после мартовских событий, одно из наиболее опасных последствий для страны — это сращивание силовых структур с криминальными, с наркобаронами.
— Вам предлагали применить силу?— Меня долго уговаривали. Силовые министры убеждали, что надо привести, как их... Как они называются?
— ОМОН? Спецназ?— Да, мне предлагали. Я отказался, запретил. Мне казалось, что эти бойцы изначально настроены на то, чтобы применять какие-то специальные средства, особые приемы. Чему их учат? Они кирпичи ломают — не то что людей. Их привлечение привело бы к человеческим жертвам. После аксыйских событий я исключал использование спецсил. Я рад, что принял такое решение: их привлечение могло спровоцировать намного более серьезный конфликт.
— Почему вы уехали?— Это решение, принятое в критический момент, сложно оценивать. Оно было обусловлено моим стремлением не допустить кровопролития. У меня была информация, что криминал поставил себе задачу моего физического устранения. Я знал, что моя личная охрана, которая со мной уже 15 лет, защищала бы меня с применением оружия. Поэтому, чтобы разрядить обстановку, мне нужно было уехать. Кто-то может назвать принятое мной решение ошибочным. Но мне кажется, трудно судить об этом так, в двоичной системе — ошибочно или безошибочно. Тут все сложнее.
— То есть вы уверены, что поступили правильно?— Совершенно верно. Я ни разу не пожалел о принятом решении. Я не допустил кровопролития, ведь большинство демонстрантов были южане — это могло положить начало конфликту между севером и югом, могло привести к гражданской войне. Перекинуться на другие страны Центральной Азии. Пример Кыргызстана послужил импульсом, толчком для исламских террористов в Андижане...
— И как вы оцениваете реакцию Ислама Каримова на восстание в Андижане?— По внешнему рисунку события в Андижане и у нас, в Джалал-Абаде, были схожи: организаторы мятежей устраивали захват администрации, оружия. Но узбекские события в корне отличаются от киргизских, потому что в киргизских событиях участвовали боевики наркомафии, а в Узбекистане на первый план вышли исламские экстремисты. Слабость властей в борьбе с исламскими экстремистами обернулась бы бедой не только для Узбекистана, но и для всей Центральной Азии. Я считаю, что президент Каримов действовал исключительно в рамках полномочий. Речь шла не столько о демократии, сколько о безопасности страны. Таким способом он отстоял безопасность своей страны и региона в целом.
— Но он поступил не по-вашему. Вы-то во главу угла поставили...— Мораль.
— Вот именно. Недопущение кровопролития. А он вас много критиковал и до, и после 24 марта, и, оказавшись в вашем положении, он повел себя по-другому.
— Что я могу сказать? Лидеры государств руководствуются двумя основными принципами — политико-правовым и моральным. Эти принципы в какой-то пропорции всегда ложатся в основу решения, принимаемого в критической ситуации. Каждый принимает свое решение, и каждый сам отвечает перед своим народом. Я считаю, что Ислам Каримов принял правильное решение, поскольку в андижанской ситуации речь шла о действиях исламского экстремизма. Но если говорить обо мне лично, то я всегда считал, что моральные факторы должны играть ключевую роль. Наверное, можно было и в Кыргызстане с самого начала не допустить этих событий, если бы еще в Джалал-Абаде мы применили силу и локализовали восстание. Но я считал, что надо действовать только демократическими методами.
— То есть правы вы, а не Ислам Каримов?— В политике важна успешность. Каримов доказал, что он успешный политик. А моя политическая деятельность закончилась плачевно.
— Но история ведь не заканчивается сегодня. Через несколько лет на эти события люди будут смотреть иначе.
— Вот именно. Но я тут недавно смотрел в интернете опрос. Вопрос такой: кто был прав, Каримов или Акаев? И 80% ответивших сказали, что Каримов. Еще десять проголосовали за меня и десять воздержались. Меня это, надо сказать, не удивило. После событий в Андижане я слышал немало упреков. Они сквозили и в статьях, и по телевидению.
Хотя, как вы правильно заметили, общественное мнение подвижно. Все еще может измениться.