конкурс фестиваль
Вчера в кинотеатре "Пушкинский" итальянским фильмом "Желанная жизнь" (La Vita Che Vorrei) открылся XXVII Московский международный кинофестиваль. Нечастый факт открытия ММКФ картиной из конкурсной программы обнадежил ЛИДИЮ Ъ-МАСЛОВУ насчет приличного уровня и остальных участников конкурса.
Вопреки желанию директора фестивальных программ Кирилла Разлогова открыть ММКФ чем-нибудь более радикальным и новаторским, для затравки был выбран классический образчик скользкого жанра "кино о кино". К счастью, итальянский режиссер Джузеппе Пиччиони справился с жонглированием двумя подражающими друг другу реальностями — одна инсценируется на съемочной площадке, а вторая как бы произвольно протекает за ее пределами, но на самом деле подчиняется таким же драматургическим законам.
"Желанная жизнь" получилась очень познавательным и дельным фильмом, если такой комплимент уместен применительно к художественному произведению: почти два с половиной часа, и все по существу, без туфты и лирики, без попыток набросить на актерскую профессию романтический флер и навешать на уши доверчивому зрителю гламурную мишуру.
Трезвой интонацией и наблюдательностью "Желанная жизнь" вполне заслуживает сравнения с "Американской ночью" Франсуа Трюффо, более сложной драматургически и многофигурной. Итальянский же исследователь актерской психологии концентрируется на одной актерской паре, зато тщательно показывает каждый микроскопический шажок в развитии отношений, которые словом "роман" описывать чересчур примитивно — столько в них оттенков. Популярный актер и малоизвестная актриса начинают сниматься в костюмной драме, где она играет Настасью Филипповну, Анну Каренину и даму с камелиями в одном флаконе, а он — какого-то идиота, но не в достоевском смысле, а в общебытовом. Этот фильм в фильме тоже называется "Желанная жизнь", и жалко, что из русского перевода названия исчезло эгоистическое первое лицо: "Жизнь, которой я хочу жить". Ведь главная задача авторов не только в том, чтобы в очередной раз показать, как рассеивается грань между заранее написанными репликами и сказанными спонтанно, между жизнью и репетицией, между сыгранной эмоцией и настоящей. Более ценно и менее тривиально их наблюдение о том, что чем талантливее актер, тем он эгоистичнее, и наоборот, поэтому каждый совместный выход на съемочную площадку — это схватка, где проигравший остается в тени победителя. "Она каждый раз играет по-разному",— жалуется герой на пятой отчаянной попытке сыграть незадавшуюся сцену, в которую он никак не может вписаться из-за партнерши, не помогающей ему и не дающей подсказок. Она живет на площадке той жизнью, которой хочется ей и только ей одной, что бы там ни воображал себе режиссер, уверенный в своей способности руководить, и как бы ни заблуждался ее партнер, что сексуальная связь в реальности отменяет или смягчает ситуацию конкуренции в работе.
Когда история о том, как более одаренная и энергичная дебютантка перетянула на себя одеяло с усталой звезды, начинает слегка выдыхаться, то интерес зрителя переключается, и сквозь двуслойную ткань переплетающихся на экране "жизни" и "искусства" начинают просвечивать и отношения реальных актеров, оставшиеся за кадром. Исполнительница главной роли в "Желанной жизни" Сандра Чиккарелли крупнее, выше и во всех смыслах сильнее субтильного Луиджи Локачо, который, естественно, понимает, что партнерша забивает его — и, возможно, даже в чуть большей степени, чем предписано режиссерским замыслом. От этого в глазах его, прикованных к любовнице-сопернице, читается явный оттенок зависти, и это самая дикая орхидея в богатом букете эмоций, которые актеры испытывают друг к другу, будь то по велению сердца или по долгу службы.