В рамках экспериментальной и молодежной программы Чеховского фестиваля и Польского сезона в России на сцене Центра Мейерхольда прошли гастроли Вроцлавского театра Вспулчесны. Спектакль Редбада Клынстры "Игры" заставил МАРИНУ Ъ-ШИМАДИНУ вникнуть в тонкости судебного делопроизводства.
Спектакль "Игры" представляет широко распространенный в Европе тип социально активного, документального театра, который у нас пока обитает в основном в подвальчике Театра. doc. Постановка поляков рассказывает о реальном уголовном деле. В 1994 году в одном из израильских кибуцев произошло групповое изнасилование 14-летней девочки. Следствие продолжалось несколько лет, и решением суда были признаны виновными и осуждены только четыре из одиннадцати насильников, что вызвало множество протестов. Исследуя эту историю по горячим следам, драматург Эдна Мазиа показывает не только, как произошло преступление, но и суд, на котором девушка как бы подвергается второму изнасилованию, на этот раз — психологическому. Адвокаты пытаются доказать, что она сама соблазнила ребят и спала с ними по собственному желанию.
Тридцатипятилетний режиссер Редбад Клынстра строит свой спектакль как своеобразный следственный эксперимент, в котором он предполагает, как могли развиваться события на самом деле, и исследует психологический и социальный контекст преступления. Сцена огорожена матовым, тусклым стеклом. За музыкальным пультом девушка-диджей крутит пластинки. Действие происходит где-то на городских задворках. По характерному шуму набегающих волн можно догадаться, что это пляж. На пустынном берегу бездельничает группа подростков: парни загорают на парапете и играют в сокс, чуть в стороне девушка грызет орешки и листает журнал. Долгое время на сцене царит тишина, и становится ясно, что из этой тишины, из этой атмосферы томительной лени может соткаться что угодно. Пустота всегда требует заполнения, и зрители, вынужденные просидеть несколько минут, глядя на сцену, где ничего не происходит, начинают испытывать то же, что и мающиеся без дела подростки,— желание, чтобы хоть что-нибудь случилось.
Постепенно между парнями и девушкой завязывается разговор, становящийся час от часу все более откровенным. Героиня хвастается, что с 12 лет курит сигареты и травку и может за раз выпить три банки пива,— и тут же на спор демонстрирует свои выдающиеся способности. Потом начинаются игры в жмурки, обливания водой и танцы — настолько вызывающие, что любому уже ясно, что за ними последует. В общем, из этих пляжных сцен выходит, что девушка сама прекрасно знала, на что шла, и даже напрашивалась на это.
Но сцены в зале суда утверждают обратное. Прокурор, которого играет та же актриса, Дорота Аббе, утверждает, что пострадавшая не сопротивлялась и не кричала только потому, что была шокирована, подавлена и унижена. А адвокаты насильников, которых играют те же актеры, что и парней, своим агрессивным, жестоким перекрестным допросом девушки заставляют зрителей снова принять ее сторону.
В финале спектакля действие вновь возвращается к началу. На небольшом экране на заднике сцены ребята играют в сокс на городской улице. Это якобы документальное видео, снятое ручной камерой, сделано в той манере, в какой кинематографисты обычно рассказывают о безмятежном детстве — солнце, кружащиеся дома и деревья, веселые лица. На фоне этих кадров вынесенный приговор — от одного до трех лет лишения свободы — кажется неоправданной жестокостью. Так что начинаешь верить словам адвоката: разве парни виноваты в том, что у них нормально работают гормоны? И тут же ужасаешься таким мыслям.
В общем, режиссер искусно поворачивает ситуацию то одной, то другой стороной, не давая готовых ответов и заставляя зрителей постоянно колебаться в оценке происходящего. Даже кульминационная сцена спектакля поставлена таким образом, что невозможно точно понять, что это — насилие или групповой секс. Эта двусмысленность и легкость переключения с "за" на "против" заставляет зрителей задуматься не только над проблемами детской преступности, но и над релятивизмом современного общества, которое теперь не может с уверенностью сказать, что такое хорошо и что такое плохо, и этим дает карт-бланш произволу судопроизводства. Сегодня, когда в СМИ активно обсуждается дело женщины, которую обвиняют в убийстве насильника при самообороне, эта тема совсем не кажется "Игрой".