Приступ беженства

дружба народов

В минувшие выходные пограничники не пропустили более 500 узбеков, которые пытались прорваться в Киргизию из Узбекистана. Возможно, власти Киргизии попытаются вернуть в Узбекистан и тех беженцев, которые уже прибыли в эту страну. Побывав в усиленно охраняемом лагере для андижанцев на киргизско-узбекской границе у Черной речки, корреспондент Ъ ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА поняла: киргизские власти опасаются того, что вместе с беженцами к ним придут религиозные экстремисты и волнения начнутся уже в самой Киргизии.

Четыре часа разбитой дороги от Оша до Джалал-Абада, еще полчаса до лагеря беженцев у селения Кара-Дарыя, что в переводе означает "черная река". Сама Черная река, широкая и быстрая, является естественной границей между Киргизией и Узбекистаном. Оттуда, из селения Тешик-Таш, и перешли в Киргизию узбекские беженцы.

Машину останавливают перед шлагбаумом киргизские пограничники, охраняющие лагерь. Водителя в лагерь не пускают, а нас регистрируют в специальном журнале.

— Это в целях безопасности,— объясняют пограничники.— Этот лагерь должен быть изолированным от местного населения.

— Вы сами увидите почему,— говорит мне один из бойцов спецназа погранвойск по имени Кульджигит.

Лагерь — это несколько больших палаток, в которых проживает 526 человек. 22 ребенка и 96 женщин. Остальные — мужчины. Некоторые из них выходят ко мне. Записывают в специальную книжечку, кто я и откуда, а потом зовут молодого парня, который хорошо говорит по-русски.

— В пятницу, 13 мая, около семи утра я шел на работу мимо площади Бобура,— рассказывает андижанец Уктам Туранов.— На площади собрался народ, они требовали свои права. Мои права тоже были ущемлены, и я поддержал акцию. Митинг был мирный. То, что говорят про оружие,— клевета. Митинг шел до десяти часов. Народ требовал, чтобы на митинге присутствовали администрация города и сам президент. Когда мы узнали, что Каримов вылетел в Андижан, то обрадовались. Но в 11 утра вместо президента на площадь Бобура пришла бронетехника, и солдаты стали стрелять в людей. Народ побежал в разные стороны. Потом техника ушла, и к 12 часам люди снова стали собираться. Все были злые. Говорили, что раненых, которых повезли в больницу, военные расстреляли. В 17 часов народ двинулся по проспекту Чулпан, и там нас встретили солдаты. Началась стрельба, люди стали падать. Где-то в 18 пошел дождь, мы свернули на узкую улицу и оттуда до границы с Киргизией шли часов девять. К утру 14 мая мы пришли сюда, в село Тешик-Таш. Уходило нас с митинга где-то две тысячи, а сюда дошли пятьсот. Раненые и пожилые остались в городе и в тех местах, через которые мы шли. На границе нас встретили узбекские пограничники. У нас было два белых флага, но в нас стали стрелять. Тогда наши старики пошли к пограничникам и сказали, что с нами женщины и дети, и те нас пустили.

— Говорят, что среди вас много сбежавших из тюрьмы,— говорю я и слышу, как мужчины что-то недовольно начинают обсуждать по-узбекски.

— Это все клевета Каримова,— отвечает за всех Уктам.— Он в течение 13 лет клевещет на народ.

— Не было у нас оружия,— утверждает Уктам.— Каримов подослал на митинг своих людей, которые нас провоцировали, и мы их разоружили. И солдат, которые попадались нам на пути, мы разоружали.

— А вы не боитесь, что ваш президент потребует вашего возвращения и киргизская сторона вас депортирует?

— Мы не уйдем,— раздалось сразу со всех сторон.— Пусть лучше нас здесь застрелят.

— Мы уже победили, девушка,— говорит один из андижанцев, Мухаммедджан Кадыров.— Мы сняли его маску. Теперь весь мир увидел, кто такой Ислам Каримов.

— А чем вас лично обидел Каримов? — спрашиваю я. Все молчат, отвечает опять Уктам.

— Он расправляется со своими политическими врагами, называя их ваххабитами, акромистами или приверженцами "Хизб ут-Тахрира".

— Да мы даже не знаем, что это такое! Все, кто неугоден Каримову, становятся ваххабитами, попадают за решетку и уже ничего не могут доказать. Мы требуем, чтобы Каримов оставил свой пост. У нас есть честные люди, предприниматели, которые могут занять этот пост.

— Киргизские власти разрешили нам быть здесь до 28 мая,— говорит Мухаммедджан.— Если после этого числа мировое сообщество решит нашу судьбу, мы будем благодарны. Если нас решат вернуть в Узбекистан, то мы не пойдем.

— Расскажите про захват тюрьмы,— говорю я.— Кто был в тюрьме и почему их хотели освободить?

— Там были предприниматели,— говорит Уктам.— У них были большие доходы, и они не любили Каримова. И он назвал их акромистами и посадил в тюрьму. Я думаю, это была конкуренция, потому что этих предпринимателей все уважали, они были честные люди. А тюрьму никто не захватывал.

— Знаете, эта тюрьма в советское время была на первом месте, люди без оружия захватить ее не могли бы. Может, это была провокация со стороны властей?

— Людей расстреляли на площади, а по телевизору пели и танцевали, и никто в стране не знал, что происходит в Андижане,— вступает в разговор еще один мужчина.— Раз скрывает Каримов правду от людей, значит, это его рук дело.

Хабибулла Раимбердиев — так зовут моего последнего собеседника — говорит, что в то утро шел на работу в универмаг, где торгует обувью, но увидел митинг и решил остаться. Попал под обстрел и ушел вместе со всеми в Киргизию. Я пытаюсь задать Хабибулле еще вопросы, но он достает областную киргизскую газету и начинает читать вслух. В газете руководитель киргизского пограндепартамента говорит, что узбекских беженцев называть беженцами еще рано и что их собрали в одном месте, чтобы они не разбежались по Киргизии.

Отправляюсь на женскую половину лагеря. В двух палатках женщин так много, что даже сесть негде. По-русски здесь говорят немногие, самая бойкая из них — Салома Усманова.

— Мы хотели сказать против Каримова,— говорит Салома.— А в нас стали стрелять пулями. Сверху дождь, внизу кровь, страшно было, мертвых было много, мы побежали. У нас президент нехороший, живем мы плохо. Мужики без работы, с ума сходят, а мы боимся, что они натворят что-то, потому что детей кормить надо.

Разговаривая с женщинами, узнаю, что у многих из них дети остались в Андижане, но возвращаться в Узбекистан они не собираются, "пока там Каримов". Все эти женщины пришла сюда вместе с мужчинами, чтобы закрыть их собой, если начнут стрелять. И еще, потому что мужчины в этом лагере могут быть беженцами только до тех пор, пока с ними женщины и дети. Без женщин эти мужчины — нарушители границы как минимум, а как максимум — преступники, поднявшие бунт и сбежавшие из тюрьмы. Об этом женщины мне не сказали. Это было ясно и без слов.

— Вон тот человек сбежал из андижанского СИЗО,— говорит Кульджигит, кивая в сторону Хабибуллы.— Он их лидер.

— Не верите? Он сам и признался. В первый же день наш командир построил их тут всех и сказал: пусть сразу скажут, есть ли уголовники среди них. Вот 12 человек вышли и сказали, что они сбежали из СИЗО. И он среди них. Он, кстати, не со всеми беженцами шел через мост, а переплыл реку. И с ним еще семь человек.

Я смотрю, как Хабибулла читает газету лежащим в палатке мужчинам. Потом смотрю на быструю и шумную Черную реку, через которую этот человек переплыл, не замеченный пограничниками. Сейчас на той стороне ни души.

— На то они и пограничники, чтобы их не было видно,— объясняет мне Кульджигит.— Но они за этими местами наблюдают четко, поверьте. Даже связь глушат.

— Я думаю, просто побоялись в женщин стрелять. Эти ребята женщинами закрылись и пошли. А тех, кто плыл, просто могли не увидеть: ночью дело было.

Спецназовцу не нравятся этот лагерь и сами беженцы. Они не вызывают у него доверия. И, как мне кажется, не только у него. Во всяком случае, место расположения лагеря выбрано так, будто в нем находятся не беженцы, а потенциально опасные лица: палатки разбиты в низине, окруженной со всех сторон холмами. На холмах вырыты окопы, возле которых под зелеными тканевыми тентами сидят киргизские пограничники.

— Я что-то не пойму, вы беженцев защищаете от возможного вторжения узбекских войск или от беженцев защищаетесь? — говорю я спецназовцу.

— И то и другое,— невозмутимо отвечает он.— У нас приказ никуда их не выпускать отсюда.

Из беседы с пограничниками я понимаю, что командир погранотряда Асылбек Уралиев не случайно выбрал для лагеря именно это место. Для людей, которых обвиняют в захвате тюрьмы и разоружении охраны, обезоружить ночью этот отряд — дело пяти минут. Спецназовцы говорят, что беженцы не собираются ни на кого нападать, но если власти примут решение депортировать их в Узбекистан, то беженцы попытаются прорваться и раствориться в Киргизии. А этого пограничники допустить не могут.

— Статус этих людей пока не определен, и для меня они не беженцы, а нарушители госграницы,— говорит полковник Уралиев.— Кое-что меня настораживает. Двенадцать человек в лагере — сбежавшие из СИЗО, они сами признались. А все остальные мужчины как на подбор 1968-1972 годов рождения. И почти все без документов.

Спецназовец Кульджигит говорит больше, чем его командир. Он говорит, что беженцы похожи на религиозных радикалов и что для киргизов это может быть опасно.

— В 2000 году они пришли из Узбекистана и захватили Баткен,— рассказывает Кульджигит.— Хотели построить в Ферганской долине исламский халифат. Я помню, как они обрабатывали народ. И чего нам стоило выбить их оттуда. У меня шрам вот этот на лице с тех событий. Они не ваххабиты, но похожи. Их называют "Хизб ут-Тахрир".

— Я объяснить не могу, просто чувствую. И ощущения у меня нехорошие. Не верю я им, не похожи они на мирных. Я знаю, что Каримов жесткий, но не зря же он на них ополчился.

— Они, может, ничего плохого не сделали,— говорю я спецназовцу.— За убеждения в людей стрелять нельзя.

— Вы все так рассуждаете, пока вас это не коснется,— отвечает Кульджигит.— Сейчас Андижан стал центром ИДУ — Исламского движения Узбекистана. Они хотели и хотят строить здесь исламский халифат. Киргизы боятся, что сюда радикалы придут и начнут молодежь с толку сбивать. Вчера целый автобус приехал сюда из соседнего села, мы их еле уговорили уехать. "Мы сами их отсюда выгоним,— говорили,— не будем ждать, пока власти это решат".

К лагерю подъехал "КамАЗ", оттуда выносят простыни, в которые завернуты хлебные лепешки. Мальчишки, плескавшиеся в арыке, выскакивают из воды и несутся к хлебу. Проходя мимо медицинской палатки, заглядываю внутрь — я понимаю, что раненых здесь быть не может, но в больнице ближайшего города Сузак, где лежали семь раненых андижанцев, врачи сказали, что их увезли в лагерь. В палатке всего трое больных, но я не вижу ни бинтов, ни следов крови. "Куда вы?! — Хватает меня за руку мужчина в медицинском халате.— Не надо сюда заходить, здесь может быть инфекция". "А раненых здесь нет?" — спрашиваю я. "Тут больные лежат,— говорит врач.— А что за инфекция, устанавливаем. Возможно, тиф".

Куда дели семерых раненых андижанцев, никто не объяснил. Пограничники сказали только, что, возможно, среди раненых были люди, находившиеся в международном розыске.

В этот день с гуманитарной организацией "Адра", которая привезла беженцам одежду и питание, приехал депутат киргизского парламента Абдурахман Абдуллаев. Представитель гуманитарной организации сказал беженцам, что США намерены оказывать им гуманитарную помощь. Я спросила у депутата Абдуллаева, что будет с беженцами. "Я думаю, их нужно возвращать назад,— ответил депутат.— Здесь условия не те. Мы будем, конечно, вести переговоры с узбекской стороной и будем их возвращать".