В рамках фестиваля "Черешневый лес" знаменитый тбилисский Театр-студия под руководством Резо Габриадзе показывает спектакли "Сталинградская битва" и "Осень нашей весны". О своей жизни в Тбилиси и о планах на будущее РЕЗО ГАБРИАДЗЕ рассказал РОМАНУ Ъ-ДОЛЖАНСКОМУ.
"Давайте зайдем куда-нибудь чаю выпить,— предложил Резо Габриадзе, когда мы встретились на ступеньках театра 'Современник'", где проходят гастроли,— тут есть одно заведение такое старое, совсем советское". Прежде чем сесть за столик, он трогал пластик стен и столики, приглашая меня тоже восхититься сохранностью уходящей фактуры.
— Это все надо обязательно сохранить. Это время...— Где вы сейчас проводите большую часть времени?
— В Грузии. И в самолетах! Но в основном в Тбилиси, у себя в театре. Хотя мы много ездим на гастроли. Но сам я стал ездить меньше. Если полет занимает больше четырех часов, я остаюсь дома. Не могу, тяжело. Хотя ездить обожаю. Надо все время передвигаться: суть театра в движении. Как и суть жизни. А театр, простите за банальность,— это модель жизни.
— Тогда вопрос про Тбилиси...— Вот интересно, что вы сейчас спросите? То же самое, что у меня все здесь спрашивают?
— В смысле про политику, про отношения с Россией? И не собирался. Мне интересно, в каких условиях живет ваш театр в Тбилиси? Помогает ли государство? Есть ли возможность играть? Понимают ли молодые зрители ваши спектакли?
— Помогают, конечно. Мы играем. Понимает ли наша молодежь "Сталинградскую битву"? Меня даже немножко удивляет вопрос. Спектакль этот везде идет одинаково: и в Линкольн-центре, и на Монмартре. Никогда и нигде мы не сталкивались с непониманием. Но есть две страны, где его воспринимают особенно глубоко. Первая, конечно, Россия. А вторая — Германия. В Германии нам столько аплодировали, так благодарили, что я не знаю... Ну, про нью-йоркского зрителя я даже не говорю: он великолепен сам по себе. Его невозможно провести, обмануть, потому что он видел все на свете.
— Но нью-йоркские зрители наверняка наполовину состоят из бывших русских зрителей?
— Нет, мы были у настоящих американцев. Эмигрантов среди зрителей не было, кроме Миши Барышникова и Юза Алешковского. Я этим очень горжусь.
— Вы слышали про дискуссии, которые у нас сегодня ведутся о судьбах репертуарного театра?
— Только по слухам, по случайным разговорам. Мне грустно становится от того, что идея репертуарного театра уходит. Но тут ничего не поделаешь. Понятно, что властям у нас было легче контролировать именно репертуарные театры, где все разложено по полочкам. Как Переделкино — великолепная выдумка: все писатели в одной деревне, все на виду, а то еще, чего доброго, новый Достоевский где-то объявится... У репертуарного театра, как у всего на свете, есть плюсы и минусы. Благодаря репертуарному театру складывается национальная классика, живущая вне времени. Но минусов у него, наверное, столько же, сколько и плюсов.
— Один из явных плюсов в том, что хорошие спектакли можно пересматривать через много лет. Например, ваши спектакли, которые сейчас опять приехали в Москву.
— Здесь немножко другое. В той области театра, которой я занимаюсь, есть спектакли, которые не изменяются веками. Потому что тут мы имеем дело с живописью, скульптурой, чистой драматургией. Но есть драматургия жизни, которая вмешивается в драматургию театра. Вообще, я за то, чтобы писалось много-много новых пьес. Потому что мы заранее знаем, что только одна из ста окажется хорошей. Это как ковш, которым очень долго надо черпать пустую породу, чтобы наконец выкопать бриллиант. А достать бриллиант необходимо!
— Сколько у вас сейчас в репертуаре спектаклей?— Пять. У нас проблемы со складированием. Помещение маленькое, а спектакли нужно где-то хранить. Я расселил их по деревням в Грузии, кое-что в Швейцарии у друзей оставил.
— Вам не страшно, что спектакли стареют?— Зритель тоже старится, он становится другим. Зачем мы разделяем театр на сцену и зал? Это же один организм! На те два часа, что идет спектакль. И если нет единого организма, то театр не состоялся. Но потом зритель уходит в свою жизнь. А как можно сохранить одну часть организма, если другая ушла? Поэтому каждый раз надо начинать жить заново.
— Вы часто ходите в другие театры?— Я мюзиклы очень люблю. И всегда попадаю в неловкое положение некультурного человека: меня упрекают за то, что я люблю Бродвей. А я правда люблю! "Моя прекрасная леди" — это шедевр, это радость мира, это великолепно! Он сделан абсолютно безукоризненно, даже серьезная критика признала.
— Законы жанра выдержаны.— Да и вне законов тоже! Даже если судить с точки зрения дремучего реализма, там все безукоризненно сделано.
— В Москве не смотрели мюзиклы?— Нет еще.
— А в Грузии не появляются мюзиклы?
— Мы пока присматриваемся к вашему опыту. Это же больших денег стоит. Хотя мы еще в Советском Союзе хорошо научились обращаться с бедностью, то есть из последней помойки делать искусство. Но гордиться этим нечего, нельзя. А вообще, грузинам положено бы заниматься мюзиклами. Петь мы умеем, кое-что в этом деле понимаем. Я как раз мюзиклом сейчас и занимаюсь у себя в театре в Тбилиси. Делаю эскиз большой постановки. Только название скажу, подробнее из суеверия пока не расскажу. Называться это будет "Локомотив".
— Неужели вы будете ставить мюзикл?— Да! Я достаточно стар, чтобы ставить мюзикл.