премьера танец
В Театре наций два московских хореографа-дебютанта — Дина Хусейн и Анна Абалихина — представили танцповесть "Мухи" по либретто и в режиссуре Фаруха Ниязали. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА сочла их первую работу далеко не безнадежной.
Театр наций собрал заинтересованную аудиторию: на спектакль двух девушек, два года изучавших современный танец в Голландии и год проработавших в сильной компании Galili dance, пришли те, кто занимается танцевальным contemporary. "Мухи" оказались скорее развернутым этюдом, чем законченным спектаклем: втискивая в "танцповесть" все накипевшее, ни начинающие хореографини, ни их режиссер не нашли в себе силы отсечь лишнее.
"Мухи", метафора назойливого жужжания сводящих с ума фобий, комплексов и мыслей, поставлены на коллаж из минималистских произведений Арво Пярта в исполнении "Кронос-квартета" и трип-хоповых композиций Massive Attack. В скупом интерьере — железная кровать и костяк окна — разыгрывается история об одержимой суицидом девушке, чье неудавшееся самоубийство приводит ее в больницу. А лечащий врач, похожий на тюремную надзирательницу, сама нуждается в помощи.
Самые тяжелые моменты этой истории — беспросветное одиночество героинь, их болезненную одержимость, изощренную логику поступков — дебютантки сыграли по-взрослому: зрело, дотошно, бесстрашно. Дина Хусейн, аппетитная смуглянка с роскошной гривой распущенных волос, шаг за шагом проследила путь своей самоубийцы к роковому броску из окна: тягучая, скручивающая мышцы жгутом тоска; опасливое, точно на ощупь, освоение пространства — неуверенные шаги, отчаянные броски на пол и паническое бегство на спасительную кровать; тихая истерика коротких танцевальных комбинаций, раз за разом кидающих ее к подоконнику. Западная выучка видна по вниманию к деталям: безвольно подергивающиеся пальцы рук танцовщицы говорят о состоянии ее героини больше, чем шквал одержимых движений.
Анна Абалихина в роли врачихи из психушки не менее точна. Бесчувственная моторика лечащего автомата превращается в механический пляс бесноватой: увеличивается амплитуда повторяющихся движений, своевольные конечности выходят из-под контроля, содрогается в конвульсиях торс, пустым шаром перекатывается голова.
Сбросив одежды, обе женщины становятся неотличимыми: их эффектное полуакробатическое адажио на роковом подоконнике исполняет словно одно существо — многоногая исполинская муха. Тут бы авторам и закончить свою танцповесть, ан нет. Девушки явно недотанцевали: им хочется и моторно подергаться (и пляс сумасшедших возникает снова), и подпустить лирики (для чего уже после поклонов привешиваются два соло), и расставить точки над i, показав на сцене зеленую травку с намеком на целительные функции природы.
Но за недовыстроенностью композиции, досадными просчетами в мизансценах и несколькими "довесками" вместо внятного финала можно было разглядеть главное — пластическую одаренность авторов, отважившихся исследовать одну из главных тем психологического театра ХХ века — пограничное состояние между нормой и безумием.