Пасмурным воскресным вечером состоялась встреча Владимира Познера с его почитателями. Их пришло не так уж много, но достаточно для того, чтобы сказать: его здесь не забыли. В сентябре он вновь отправляется в Нью-Йорк, где вот уже третий год подряд ведет совместную авторскую передачу с Филлом Донахью. Как говорит, оставаться там не собирается. Название вечера — "Прощание с иллюзиями" — взятое из первой автобиографической книги Владимира Познера, изданной несколько лет назад в США — звучало достаточно искренне и относилось не только к автору.
Владимир Познер, конечно, профессионал, знающий как надо работать на многомиллионную аудиторию — и здесь и там. Он обладает всеми необходимыми для телегероя качествами — обаятелен, остроумен, внешне готов к открытому и искреннему разговору, строг и резок, если понадобится. Всегда (и не только на сцене) у него в запасе, как у опытного, превосходно умеющего управлять залом, конферансье, несколько весьма увлекательных и убедительных примеров и историй из личной жизни, пара анекдотов и множество цитат из Ильфа и Петрова или Булгакова.
Его стремительное и яркое появление на советском телевидении связано с первым телемостом "Ленинград — Сиэтл" 1986 года. В отличие от других новых ведущих, ему уже не надо было учиться и главное — было, что сказать. Он выглядел неким эталоном западного профессионализма, но великолепно вел игру по отечественным правилам. Он с невероятной для тех времен тонкостью сумел соблюсти баланс между разрешенной возможностью впервые "гласно" в эфире "поразмышлять" о вторжении в Афганистан, диссидентстве и антисемитизме в России — и необходимостью умело защищать перед западной аудиторией на глазах расползающуюся систему.
Системе, видимо, не хватило ума его оценить. Как часто бывает в воображаемом сценарии, предусмотрительный герой должен обязательно совершить в жизни "роковую" ошибку. Иначе он — не герой. И судьба Владимира Познера — не исключение. Никто не ожидал, что за брошенную им весной 1991 года фразу о том, что "он не совсем понимает позицию Горбачева, и в случае выборов нового президента, он голосовал бы за Ельцина", он расплатится званием политического обозревателя на телевидении Кравченко.
Он не согласился вернуться — несмотря на заступничество Председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова. Эта давняя история помогла ему сделать окончательный, и по всей видимости, удачный выбор. До сих пор он подчеркивает, что вернется только на "независимое от власти телевидение". Возможно, он нашел этот идеал в Америке, где, по приглашению Фила Донахью, ведет цикл авторских передач в прямом эфире "Познер и Донахью".
Здесь его не забыли. Более того, судя по заданным на авторском вечере вопросам, от него (со свойственной экс-советским верой в других, но не в себя) ждут советов и пророчеств. Там его признали тоже и уже давно узнают не только на экране, но и на улицах. Он же, кажется, не чувствует себя дома ни здесь, ни там. На "Останкино" он был почти американцем, на американском телевидении он стал почти совсем русским. Его холодноватая и профессиональная манера, очень правильный русский и очень хороший английский, — неизбежно ставят его в положение стороннего наблюдателя. По обстоятельствам жизни, рождения и языка ему привычно существовать в двух мирах, свободно странствуя между ними и выбирая тот, который в данный момент к нему благосклоннее. К правильности и естественности подобной жизни нам еще только предстоит привыкнуть.
Для самого Владимира Познера "прощание с иллюзиями" — не лучшее название или, хотя бы, не самое современное. Единственное о чем он сожалеет теперь, так это о том, что на заре перестройки "позволил себе слабость" выступить в бессмысленном телевизионном цикле "Покаяние". Впредь принародно каяться не намерен — и более не верит, по собственному признанию, ни в какие социальные "измы". Теперь ему более близка фолкнеровская вера в силу "просто человека", и он (весьма близко к тексту) охотно цитирует отрывок из нобелевской речи великого американца: — "Когда в лучах багрового и умирающего вечера, прозвучит последний затухающий звук проклятия, все-таки останется одно колебание его слабого неизбывного голоса".
ЮРАТЕ Ъ-ГУРАУСКАЙТЕ