премьера кино
Два свободомыслящих московских кинотеатра выпускают в ограниченный прокат романтический триллер "Пакостник" — любопытный экземпляр нашего подрастающего авторского кино. В этом качестве фильм ученицы Алексея Германа Тани Деткиной представлял Россию на "Форуме молодого кино" Берлинского кинофестиваля и отечественную прессу оставил в растерянности, которой ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА не разделяет.
До того как стать режиссером, Таня Деткина приобрела известность как "медиахудожник", то есть автор, который не ждет благоприятных обстоятельств и весомых денежных сумм для проявления креатива, а исходит из имеющихся средств и доступных материалов, а потому привыкает самовыражаться компактно и лаконично. Возможно, короткометражка (на счету Тани Деткиной их шесть) была бы более органичным и выигрышным форматом для такого "медиахудожественного" мышления, приспособленного к перформансам, инсталляциям и прочим скоротечным жанрам. Запрятанная в "Пакостнике" история выглядит несколько принудительно развернутой до 80 минут: метраж этот понадобился не для того, чтобы уместить необходимые сюжетные подробности или психологические характеристики, а в чисто изобразительных целях. Автор сгущает томительную атмосферу нанизыванием странных, смешных, но печальных образов, посвященных двум темам, двум любимым болячкам, которые испокон веков обожает расчесывать авторское кино,— одиночеству и некоммуникабельности. Таня Деткина добавляет в этот комплект еще и инфантильность, отчего ее работы выглядят более наивно, зато менее предсказуемо.
Впрочем, прежние деткинские мотивы вспомнятся тем немногим синефилам, которые могли видеть самую известную ее короткометражку "Сидеть в шкафу", где брат и сестра наблюдают за юбилеем бабушки из шкафа, или совсем раннюю сказку "Плюшевые игрушки-шпионы" про нападения механических зайцев на людей. "Пакостник" тоже воспроизводит боязливый, клаустрофобический взгляд изнутри закупоренного в свой футляр человека, живущего, будто в шкафу, в хронической обособленности от других. Чувствуется, что это состояние по жизни не чуждо исполнителю главной роли, альтернативному поэту Максиму Роганову, сыгравшему молоденького дачного сторожа, не желающего смириться со своим увольнением. В порыве детской жестокости он решает взорвать хозяйскую собаку, зашив самодельную бомбу в кусок печенки, а печенку — внутрь плюшевого медведя, единственного друга шестилетнего хозяйского ребенка. После чего прячется в ближайшем лесочке, поскольку не считает свои отношения с замужней дочерью хозяина законченными — хотя в этой фрагментарной манере рассказа они выглядят, скорее, еще не начавшимися или вообще невозможными, во всяком случае нелепыми и неуклюжими, как их почти "бесконтактный" секс в одежде. Другой девушке, продавщице мягких игрушек, герой заплетает любительские дреды, и моменты такого неполноценного и корявого, но все же общения очень запоминаются. Тем более что в основном участники этого киноперформанса угрюмо сидят по углам и мастерят из предметов повседневного обихода какие-то мизантропские инсталляции, как выражаются западные интеллектуалы, "в дадаистском духе". Дадаизм можно пояснить лишь на конкретном примере, допустим, Джоконды с подрисованными усами, то есть тоже детской пакости, направленной против лицемерия общепринятых ценностей. В "Пакостнике" Таня Деткина косвенно цитирует такую классику дадаизма, как писсуар с автографом Марселя Дюшана: первая пакость ее героя заключается в перестановке камеры видеонаблюдения в туалет, где подсобный рабочий использует вместо туалетной бумаги хозяйское полотенце. Так холодный умственный концептуализм в исполнении Тани Деткиной приобретает теплые бытовые черты и элементы юмористического телешоу с применением скрытой камеры.