Человеку свойственно сентиментальное отношение к собственной молодости. Освободив от белых Симбирск, Тухачевский немедля отбил телеграмму раненному злодейской пулей Ленину, тому было приятно. Сталин украсил Гори музеем, посвященным своему детству. Хрущев провел в родную Калиновку шоссе. В Днепродзержинске при Брежневе было отлично со снабжением. Но любовь Владимира Яковлева к малой родине не имеет аналогов.
Именно здесь развернут целый парк скульптур Альберта Чаркина и ваятелей его школы. Там, где когда-то Владимир Анатольевич руководил кровельщиками и плотниками, появились Остап Бендер, Фотограф, Городовой, Гоголь и Тургенев. На площади Искусств воздвигли памятник колонне и множество гранитных тумбочек. У Гостиного двора вырубили старые деревья и привезли новые. Музыкальный фонтан забил у Адмиралтейства. Рядом с Симеонием и Анной — Дирекция чемпионата мира по хоккею (загадочнейшее, надо сказать, учреждение) и голый мальчик. У цирка — загадочный моноциклист, подарок армянского скульптора. Множатся пешеходные зоны.
Заботливость городской власти к центру города имеет какой-то провинциальный и отчасти детский характер. Так девочки разрисовывают школьные тетрадки изображением красавиц, так дембеля украшают свои альбомы, продавщицы баров устраивают сложные композиции из сигаретных пачек и бутылок из-под иностранного спиртного. Что бы ни углядел Смольный на кульманах архитекторов и в скульптурных мастерских — все немедля тащат в исторический центр, превращая его в какую-то странную провинциальную витрину. Вот вам Растрелли, а вот — Чаркин, а это — метеорологический павильон.
В этой наивной склонности к украшательству до последнего времени не было ничего опасного или особенного. Скульптура — вещь недолговечная. Придут новые времена, с ней или свыкнутся, или обмотают канатом, подцепят крюком и увезут в музей городской скульптуры. Но в последнее время стремление к украшательству приобретает характер прямо-таки угрожающий.
Каналы вокруг Инженерного замка — затея, достойная Сальвадора Дали. Они и существовали-то лет 15 — от Павла до Александра. Достоевский, учившийся в замке, их уже не видел. Если только продолжить линию восстановления прежних видов и эпох, городу угрожает чудовищная опасность. Можно, например, превратить Лиговский проспект в реку Лиговку, восстановить в Летнем саду дворец Анны Иоанновны. Была ведь идея построить на Троицкой площади одноименный собор, только больше и лучше, чем тот, что сгорел в 1920-е.
Лень повторять вслед за большинством: Петербург — самый большой старый город Европы. Такой степени сохранности архитектурно-пространственной среды начала прошлого столетия нет ни в Москве, ни в Лондоне, ни в Париже. Есть только в Венеции, но она раз в десять меньше нашего города. Старый город — от Обводного до Черной речки и от Лавры до порта — для нас то же, что для Кувейта нефть, это наше природное достояние, источник дохода, возможность жить хоть и небогато, но с высоко поднятой головой.
Меж тем, вместо того чтобы расставить в центре урны, осветить и почистить дворы, власть именно здесь проявляет свое неумное и дорогостоящее рвение. Уверен, что происходит это не столько по злой воле (хотя интересы подрядчиков и мастеров искусства за всем этим и проглядывают), сколько от невежества и не умеющей выразить себя любви. Так семиклассник изъясняется в любви к соседке по парте: дергает за косу, подкладывает в портфель морскую свинку.
Владимир Анатольевич начинал работу в живописнейшем месте. Есть чем гордиться.