Вчера в Центральном доме художника на Крымском валу открылась выставка "Русское искусство второй половины ХIХ — начала ХХ века из провинциальных музеев России". Шесть крупных собраний — Таганрогская картинная галерея, Краснодарский краевой художественный музей, Художественный музей в Ростове-на-Дону, Ивановский художественный музей, Зарайский историко-художественный музей и Ставропольский краевой музей изобразительных искусств — выставили 250 произведений живописи и графики, исполненных с 1844 по 1927 год. Помимо известных, на выставке представлены полузабытые художники. Именно их творчество, по мнению обозревателя Ъ ЕКАТЕРИНЫ Ъ-ДЕГОТЬ, и образует "фон" эпохи, без которого трудно понять ее подлинный характер.
Русское искусство многим обязано провинциалам. Художники, закончившие свою жизнь в Москве или далеком Париже, появлялись на свет в деревнях, городишках и местечках. Михаил Ларионов родился в Тирасполе, Аристарх Лентулов — в Нижнем Ломове, Илья Машков — в донской станице Михайловской, Мартирос Сарьян — в Ростове-на-Дону. Столичная рафинированность "Мира искусства" была в русском искусстве исключением. Но и в их среде "варварскую" энергию и предприимчивость олицетворял юный провинциал Сережа Дягилев.
До середины ХIХ века происхождение художников не имело никакого культурного значения — они определялись в Академию художеств малолетними детьми. Со второй половины ХIХ века биографии большинства русских художников выглядят иначе — по преимуществу это небогатые провинциалы, в молодости перебравшиеся в одну из столиц для профессиональных занятий искусством.
Россия конца ХIХ века, сравнивая себя с Европой, неизменно, порой гордо, а порой обиженно, ощущала свою провинциальность; ее еще называли "самобытностью". Собственно русская провинция, над которой посмеивались, представляла поэтому простую и очевидную модель положения самой России в европейском мире. Узнав провинцию, можно многое понять и о Петербурге. Провинциальная Россия как будто полнее, энциклопедичнее России столичной.
В известном смысле эта ситуация сохранилась: история русского искусства, написанная по собраниям провинциальных картинных галерей, будет обладать большей полнотой, нежели написанная по коллекциям Третьяковки и Русского музея. Выставка в ЦДХ есть тому подтверждение. Столичные музеи, в свое время избавившиеся от произведений "второго ряда", теперь представляют собой собрания картин, которые по своей всенародной известности (благодаря репродукциям в "Огоньке") вынуждены принять на себя статус шедевра, что не всегда соответствует действительности. Честнее выглядит экспозиция, где "эпигоны" представлены рядом с "классиками". Это полезно для глаза. Так, представленный на выставке в ЦДХ женский портрет малоизвестного художника Штембера не намного хуже аналогичных работ Крамского, подражателем которого он был.
Многие из провинциальных художников ХIХ века, приобретя славу и средства, позаботились о "художественной почве" своих родных городков — так возникло несколько ныне существующих музеев. Их коллекции счастливо пополнились в советское время, хотя и за счет трагических событий — регулярные поступления из Государственного музейного фонда означали либо конфискацию частных коллекций, либо ссылку произведений, которые неудобно и опасно было хранить в столице. Следует отметить и активную собирательскую деятельность самих музеев.
Некоторые вещи, выставленные в ЦДХ, маргинальны в истории русского искусства — по невысокому качеству, по своей случайности, по нетипичности для своего времени. Но чем менее вещь принадлежит "столбовой дороге" русского искусства, тем больше шансов найти в ней нечто редкое, странное, отвечающее иногда гораздо более поздним эстетическим предпочтениям или уж вовсе новейшим циничным вкусам. В эту, в целом очень хорошо исследованную эпоху ХIХ - начала ХХ вв., чем художник менее известен, тем он, как правило, хуже. Те же, кто вовсе неизвестны, приобретают ценность экзотической редкости. Среди таковых — одна из немногих женщин-художниц Евпраксия Трофимовская (автор анекдотических жанровых полотен), таганрогский живописец Синодий Попов (со своей картиной "Письмо", заставляющей домыслить кошмарную романтическую драму) и другие. На выставке весьма полно представлен модерн, лучше всего выражающийся именно в произведениях "второго ряда". Томная кисть Станислава Жуковского ("Натурщица"), пейзажные стилизации Константина Вроблевского, странное полотно "У фонтана" Георгия Артемова (впоследствии прославившегося во Франции), эпигонское уже до такой чудовищной степени, что становится чрезвычайно интересным, — вот некоторые экспонаты этого круга.
На выставке есть и множество подлинных, без всяких скидок, шедевров — пейзажи Машкова и Фалька, мрачноватая городская фантазия Синезубова, картины Ларионова, Поповой, раннего Сарьяна. И все же самые важные вещи здесь — те, появление которых на выставке означает введение их в научный оборот. Это прежде всего "Субботнее гулянье", ранняя картина Исаака Каца, ставшего знаменитым уже во Франции и Израиле под именем Мане-Катца — в нашей стране сохранились всего три его работы. Самой же неожиданной вещью на выставке является, пожалуй, вполне соцреалистический по живописи индустриальный пейзаж примерно 1918 года. Эту работу можно было бы счесть заурядной, если бы под ней не стояла подпись одного из творцов конструктивистской и кинетической скульптуры, знаменитого европейского художника Наума Габо.