премьера театр
Накануне показа на "Золотой маске" спектакля Тильзит-театра "Три сестры" (см. рецензию выше) режиссер Евгений Марчелли представил премьеру еще одной чеховской пьесы — "Вишневого сада". Он поставил ее на сцене Омского театра драмы, где, как и в Тильзите-Советске, работает главным режиссером. Из Омска — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Спектакли Евгения Марчелли степенных зрителей должны озадачивать: режиссер чувствует себя свободным от замшелых театральных канонов. Спектакли его часто невоздержанны и дерзки, но сам он не претендует на всезнание, лишь предлагает собственную версию. Поэтому в начале спектакля по огромному экрану-заднику медленно ползет напечатанный текст пьесы: кто хочет "настоящего Чехова" — идите и прочитайте по книжке.
Там, на экране, мифологизированный "Вишневый сад", которому поклоняется весь мир: камера осторожно и печально скользит по старым фотографиям спектакля Художественного театра, по рукам и лицам великих актеров. Там, на экране, другая жизнь, старинная кинохроника безмятежной усадебной жизни. Там — вселенная: второй акт идет на фоне снятой с космического корабля нашей планеты. А здесь, на почти пустой, скупо и сдержанно оформленной Сергеем Горянским сцене, всего лишь обычная жизнь и обычные люди. Обычные — но неожиданные. Евгений Марчелли поставил непредсказуемый и почти лишенный надоевших общих мест "Вишневый сад". Не только потому, что хорошо все придумал, но и потому, что нашел чуткий отклик у труппы Омского театра — без сомнения, лучшего российского театрального ансамбля, если забыть о Москве и Петербурге.
В этом спектакле нет ни дома, ни сада. Режиссер Марчелли ставит увлекательную драму без надежд и иллюзий. Вернее, у одного персонажа все-таки есть надежда: Лопахин Михаила Окунева c трепетом ждет встречи с Раневской. А когда понимает, что ей до него никакого дела нет, мстительно решает купить имение и прогнать из него никчемных прежних хозяев, прежде всего Гаева, разведшего тут целый гарем крестьянок. Запоминается раздраженный и грубый взмах руки, которым новый владелец в финале едва не смахивает с места Раневскую и Гаева, присевших на дорожку. Раневская Ирины Герасимовой, собственно говоря, ни на что и не рассчитывала. Она приезжает из Парижа не спасать родное гнездо, а просто провести время, заодно получить деньги от ярославской бабушки. Петя Трофимов, вспоминая про утонувшего сына Раневской Гришу, обливается слезами, а сама она едва ли не успокаивает бывшего учителя ее мальчика: старая рана зажила, теперь уже другая жизнь. Когда приходит сообщение о продаже вишневого сада, Раневская гораздо больше озабочена не потерей, а тем, что пакет с сельдью, который ей вручил брат, протекает на платье. В этот ключевой для сюжета пьесы момент герои вообще разбредаются прочь со сцены, и свой знаменитый отчаянно-победоносный монолог Лопахин произносит в одиночестве, присев на корточки.
Не в приходе капитализма в Россию дело. Общество и его история, кажется, мало интересуют Евгения Марчелли, он вообще вычеркивает из пьесы почти все, что связано с мыслями о будущем. Вот и Фирса оставляют дома не по трагическому недосмотру господ, а потому, что старик сам прячется от отъезжающих, он предпочитает умереть здесь, чем в какой-то незнакомой больнице. Каждому из персонажей режиссер придумывает оригинальный и понятный мотив поведения. Из внесценического в сценический персонаж превратилась дочь Симеонова-Пищика Дашенька, от которой сосед у Чехова все время передает приветы. Девушка, естественно, не произносит ни слова. Потому что она психически неполноценна. Но она же единственный счастливый человек в этой пьесе. В третьем действии Дашенька вырезает из бумаги и раскрашивает сердечки, а в четвертом отец раздает их вместо денег в оплату долга. Понятно, что эти клочки бумажки для него ценнее золота. Актер Моисей Василиади вносит в спектакль отчетливый и сильный акцент: покуда все окружающие устраивают свои собственные судьбы, он по-прежнему и навсегда сосредоточен на чужой.
Омский "Вишневый сад" Евгения Марчелли заполнен внятными подробностями, но легок и летуч. Может быть, оттого, что идет он с тремя антрактами и зритель, успевая понять и оценить меняющиеся обстоятельства действия, не успевает заскучать. Режиссер словно вытачивает собственный игровой механизм, какие-то собственные шестеренки, зубцы которых зацепляются друг за друга там, где их прежде не догадывались соединить. В спектаклях господина Марчелли вообще особенная механика. Мнимый дефект игры, который у других может дать трещину и привести к разрушению всей конструкции спектакля, у него, напротив, придает ей обаяние и живость. Там, где у других обнаружатся просто бессмысленные пустоты, у Марчелли образуются дополнительные зоны свободы, которые готовы к вторжениям какой-нибудь новой, неожиданной игры.
Режиссер любит напоминать зрителю о том, что тот находится в театре, учреждении довольно безумном. Очень забавно решен во втором действии "Вишневого сада" Прохожий — откуда ни возьмись на сцену выбегает слегка очумелый герой какой-то исторической костюмной пьесы, в густом гриме и парике. Не чеховский предвестник беды, но просто персонаж какого-то совсем другого театра, перепутавший репертуар. Что же, столкновения стилей на сцене могут оказаться драматичнее и честнее, чем революционные потрясения в обществе.