На фестивале "Золотая маска" санкт-петербургский театр "Приют комедианта" показал спектакль Андрея Могучего "Pro Турандот". Pro постановку рассказывает МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Странное русско-латинское название, придуманное для спектакля режиссером Андреем Могучим, на самом деле никакая не загадка, а готовая разгадка, ключ или даже отмычка к этой постановке. Во-первых, сразу становится ясно, что речь пойдет про Турандот — жестокую китайскую принцессу и мужененавистницу, придуманную Карло Гоцци, и одновременно — легендарный спектакль, поставленный в 20-х годах прошлого века Евгением Вахтанговым. Во-вторых, нам дают понять, что спектакль делали настоящие "pro" — знаменитый питерский режиссер-авангардист Андрей Могучий и не менее знаменитый художник Эмиль Капелюш, которому, собственно, и принадлежала идея его создания. В-третьих, латинский предлог "pro", означающий "за", "вместо", намекает, что все это будет как бы понарошку, что актеры как бы сыграют как бы героев сказки про Турандот, вернее, сыграют в эту сказку.
Режиссер Андрей Могучий решил одним махом расправиться со всеми штампами, от которых нет проходу в любой постановке комедии дель арте. Тут нет никаких Бригелл, Труффальдино, Тарталий и Панталоне. Вместо традиционных масок дзанни в спектакле появилась компания энергичных и острых на язык евнухов, которые не довольствуются скромной ролью комментаторов событий, которую в этой сказке им выделил Гоцци, а берутся сами пересказать зрителям историю принцессы Турандот и принца Калафа не высоким стихотворным слогом, а по-простому, своими словами. Чтобы живо представить себе эту картину, нужно вообразить Евгения Гришковца, который в своей обычной сбивчивой и доверчивой манере рассказывает о хорезмийских султанах и хорасанских царях, как о близких знакомых и родственниках. Актеры Дмитрий Готсдинер, Виталий Салтыков и Андрей Носков освоили эту манеру в совершенстве: они свободно перемешивают сказочные сюжеты с современными реалиями, остроумно шутят, легко общаются с залом и даже музицируют на балалайке, саксофоне, скрипке и маракасах, так что вся их тщательно продуманная и выстроенная игра кажется этакой свободной джазовой импровизацией. Но режиссер с актерами так увлеклись этой азартной игрой, что чуть не забыли о настоящих героях пьесы — Калафе и Турандот, которые появляются на сцене ближе к концу первого акта.
Марина Солопченко и Александр Ронис говорят преимущественно словами самого Гоцци и играют своих персонажей почти всерьез, но и они время от времени выходят за рамки ролей. Александр Ронис перед тем, как стать Калафом, нервно и неловко репетирует повадки и жесты принца, стараясь быть похожим на Василия Ланового, а Марина Солопченко пытается методом психоанализа оправдать перед зрителями свою жестокосердную героиню, объясняя, что у Турандот было тяжелое детство и все ее сумасбродства — результат нехватки отеческой ласки и любви. Несмотря на то что Калаф и Турандот вроде бы целиком принадлежат сказочному миру и времени, им тоже разрешены вылазки в нашу современность. Так, с позволения евнухов китайская принцесса загадывает свою третью загадку не про льва, а про Арнольда Шварценеггера, который, правда, по ее описанию больше похож на президента Путина. Персонаж под инициалами В.В.П. здесь вообще самый популярный объект шуток. И хотя на каплю дегтя в них приходится бочка меда, можно сказать, что спектакль Андрея Могучего, в котором настойчивей, чем в пьесе, говорится о войнах, беженцах и тирании, не лишен политического подтекста.
Не случайно действие происходит не в нарядных дворцовых интерьерах и не на фоне китайской экзотики, от которой в спектакле остался лишь расшитый шелковый халат принцессы Турандот, а в мрачных, индустриальных декорациях. Эмиль Капелюш "украсил" сцену длинными железными прутами вместо деревьев и медными хай-тековскими панелями с иероглифами вместо пышной обстановки Дивана. В таком обрамлении сказка Карло Гоцци, несмотря на усиленное комикование актеров-евнухов, выглядит неожиданно зловеще. Мы привыкли воспринимать "Принцессу Турандот" в интерпретации вахтанговцев как символ яркого, радостного и жизнеутверждающего театра. Для тех, кому кажется, что классическая версия без всяких там авангардных прочтений лучше, в антракте включают запись оригинального вахтанговского спектакля, а в конце специально играют идиотически жизнерадостный финал, пародируя традиционные постановки сказки Гоцци — с торжественными позами, пафосными речами и неестественными голосами. После такого "экскурса в классику" немного затянутое, неровное, нарочито грубое, но самобытное представление Андрея Могучего кажется не Турандот-заместительницей, а "настоящей" Турандот, которая по своей кровожадности и трагической глубине вполне может сравниться с произведениями Шекспира. Чем, в конце концов, прекрасная Турандот, казнившая не одного потенциального жениха, лучше вечного злодея Шейлока, требовавшего всего-то фунт человеческой плоти "в уплату долга".