В выставочном зале Федеральных архивов на Большой Пироговской открылась выставка "Рефлекс цели", посвященная 100-летию Ильи Зильберштейна — знаменитого литературоведа, искусствоведа и коллекционера, чье собрание живописи и графики стало основой Музея личных коллекций. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Прежде всего: Зильберштейн — собиратель живописи и графики на этой выставке представлен крайне скупо. Ни сомовских маркиз, ни серебряковского "Автопортрета в шарфе", ни рисунков Рембрандта, ни эскизов Бибиены, Валериани, Гонзага — словом, ничего из того, что прославило его художественную коллекцию, в выставочных залах Федеральных архивов не увидишь. Есть ранний репинский автопортрет, есть кое-какие рисунки Ремизова, есть иллюстрации Бенуа к "Капитанской дочке", есть театральные эскизы Кустодиева и Добужинского. И это все. Остальное — документы: письма, фотокарточки с дарственными надписями, авторские рукописи, редкие прижизненные издания с надписями же. Зрелищность, прямо скажем, не поразительная, хотя из экспликаций выясняется, что вот это — письмо Гоголя, это — Бунина, это — Репина (Луначарскому: "Я не поеду в страну, где меня только грабили"), это — Бенуа, а это — рукопись "Войны и мира" с пометками Софьи Толстой.
В таком архивоведческом подходе к коллекции Зильберштейна, возможно, и есть некоторая правда. В его темпераменте действительно была своеобразная архивная страсть; всякая подлинная дружба с такой в общем-то неромантической вещью, как архивы, часто оборачивается авантюрами и приключениями — когда кабинетными, а когда и биографическими. Разумеется, это авантюризм самого благородного толка. Но как еще иначе назвать ситуацию, когда немолодой уже и не очень здоровый человек, не зная французского, выезжает в Париж с десятью долларами в кармане (больше не дали) и затем возвращается с кипами драгоценных писем, рукописей, рисунков, чудом уцелевших в эмигрантских собраниях и чудом ему доставшихся?
Или основанная Зильберштейном серия "Литературное наследство". Во-первых, в 1931 году, когда он ее основал, ему было двадцать шесть. Допустим, какого-нибудь тюбингенского ученого-классика XIX столетия, основывающего академическую серию в таком возрасте, представить можно. Но вот чтобы в Советской России, да еще между "годом великого перелома" и разгоном РАПП — это уже представляется не без труда. Да и сама стратегия дальнейшего существования "Литнаследства" тоже нелинейна и тоже с хитрецой; легендарны, например, случаи, когда в томах "Наследства" случались и до сих пор не утратившие значения публикации наследия заведомо неудобных идеологически персон Серебряного века — только потому, что все это деликатно пришивалось к торжественной теме вроде какого-нибудь там "Брюсов и Октябрьская революция".
Искусствовед, литературовед, коллекционер. В принципе любая из этих сторон деятельности Зильберштейна — это сага и, более того, это, без преувеличения, часть национального достояния. Даже если не обращать внимания на то, что еще при советской власти он мало того что отказал государству свое собрание, но и (тоже каким-то чудом) добился создания Музея личных коллекций. Но и еще до того, в те времена, когда обладание подобной коллекцией официально считалось не слишком благонадежным (если ты не "семья художника" и не "внучка писателя"), выставка живописи и графики из зильберштейновского собрания проходила в ГМИИ со всей возможной помпой и респектабельностью. Теперь ему сто лет. И как это столетие отмечается? Малобюджетной экспозицией в окраинном выставочном зале, на которую созданный им музей от щедрот выделяет дюжину не самых первостатейных работ.