В Доме музыки проходит международный фестиваль органной музыки. На его концертах уже выступили известнейшие европейские органисты — Жан Гийю, Джеймс Эдвард Геттше, Маттиас Айзенберг и Саймон Престон. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Сейчас в столице самый настоящий органный бум. Во-первых, выросло количество органов: сразу два новых больших концертных инструмента за несколько месяцев, что немало (достаточно сказать, что за все годы советской власти в Москве был установлен только один новый концертный орган в зале имени Чайковского). Во-вторых, одновременно подскочило и количество профильных концертов, и их статус: налицо явная тенденция угощать публику не разрозненными концертами хорошо известных отечественных музыкантов, а целыми фестивалями, куда приглашают гастролеров — уж кто кого может.
Такое количество именитых заграничных органистов, какое по итогам текущего сезона можно будет насчитать по афишам, в столице в диковинку. Один фестиваль уже прошел в католическом кафедральном соборе на Малой Грузинской: там выступали органисты известнейших соборов Европы по случаю того, что в костеле установили новый орган. Теперь черед другой грандиозной новинки, 84-регистрового органа Дома музыки. Одновременно с этим фестивалем проходит органный форум в Малом зале консерватории. Инструменты Большого зала консерватории и зала Чайковского тоже не бездействуют, так что трудно не усмотреть во всем этом соревновательности.
Однако Дом музыки, судя по всему, конкуренции не опасается. Главный хранитель органов ММДМ Павел Кравчун, комментируя ситуацию по просьбе Ъ, выразил сомнение в том, что орган Светлановского зала (творение фирм "Глаттер-Гетц" и "Клайс") по арсеналу возможностей можно сравнивать с тремя остальными большими московскими органами. Причем речь идет не только о поверхностной разнице в количестве труб и регистров. Целью органостроителей, слава богу, была не циклопичность сама по себе; здесь был скорее замысел "органа ХХI века". Чтобы колористика и стилистика были универсальными, чтобы адекватно и красочно звучала и барочная музыка, и романтическая, и авангард. Отсюда, во-первых, разнообразие регистров. Причем некоторые из них вообще прежде применялись раза два-три за все то время, что человечество пользуется органами. К примеру, Vox balenae (что означает буквально "Голос кита") — педальный регистр, который может звучать на две октавы ниже контрабаса. Особенно интересно изобилие непривычно мягких, теплых, певучих регистров, замечательно звучащих, как выясняется, в романтическом репертуаре. Во-вторых, не пожалели средств на техническое оснащение инструмента: за парадным фасадом органа среди леса труб установлен компьютер, с помощью которого можно управлять регистровками и динамикой звука. Этот компьютер может связываться с Германией, чтобы тамошние мастера могли проводить необходимую инспекцию в режиме онлайн.
Теоретически можно испытывать бесконечное чувство удовлетворения от одного того факта, что этакий "Титаник" органостроения теперь появился именно в Москве. Но хотелось бы себе представить, как все эти величественные возможности будут реализовываться впредь. Покамест руководство Дома музыки обозначило главным образом свою ставку на эксклюзивность: или европейские знаменитости, или наши знаменитости, но в любом случае с какой-то уникальностью в программах. Для концепции всей репертуарной политики в целом это пока довольно расплывчато. Относительно же органного фестиваля можно предположить, что ему просто рано обзаводиться концепцией: пока что он выглядит скорее как продолжение торжеств инаугурации нового органа — приезжают знаменитости, играют свой излюбленный репертуар, публика оценивает, как этот репертуар звучит в условиях ММДМ.
Открывавший фестиваль саксонский органист Маттиас Айзенберг приехал вместе с дрезденским трубачом-виртуозом Маттиасом Шмутцлером — соответственно, главную специфику концерта и составлял дуэт двух инструментов. Несмотря на то что обычно концертные и CD-программы жанра "орган плюс труба" проходят по разряду "популярная классика", совместное выступление музыкантов приятно удивило своей нетрафаретностью и изобилием абсолютно раритетных произведений XVII века. Что же до чисто органных произведений Баха, Листа и Регера, то тут возможности инструмента явно не оставили Маттиаса Айзенберга равнодушным. Судя по тому, с какой прямо-таки яростью он обрушивал на слушателей всю басовую мощь органа (особенно в Фантазии и фуге Листа на тему из "Пророка" Мейербера и в Фантазии и фуге на тему B-A-C-H Регера), как решительно пользовался "компьютерными" crescendo и diminuendo.
У знаменитейшего француза Жана Гийю, ученика Оливье Мессиана и одной из самых почтенных фигур в европейском органном мире, тоже не обошлось без диковинок. Он представил собственное двухчастное произведение для органа и маримбы, а во втором отделении вдохновенно импровизировал на поданные из зала темы — так же, как и в прошлый свой приезд в Москву.
Джеймс Эдвард Геттше, официальный органист римского собора Святого Петра, на таком фоне выглядел сущим консерватором. Ни дуэтов с маримбой, ни импровизаций. Более того, на этом концерте обозначилась небезынтересная интрига фестиваля: все его участники включили в свои выступления этакой обязательной программой органные произведения Баха, и вот возможность с интервалом в день слушать и сопоставлять поразительно разные баховские интерпретации не назовешь иначе как редкостной. Скажем, Прелюдия и фуга ми-бемоль мажор: у Маттиаса Айзенберга она оказалась взрывной, ликующей, победоносной, а у Джеймса Геттше она приобрела отвлеченно-церемониальный характер, звучала размеренно, холодновато и разреженно. Надо полагать, от оставшегося фестивального концерта — выступления Лионелля Рогга — стоит ожидать не только открытий в смысле редко звучащего репертуара, но и любопытных трактовок баховской музыки, без которой, получается, никак не обойтись, даже имея дело с "органом XXI века".