"Маньчжурский кандидат" (The Manchurian Candidate, 2004 **) Джонатана Демми — ремейк безнадежного, параноидального триллера Джона Франкенхаймера, считающегося концентрацией ненависти и страха эпохи холодной войны. В фильме 1962 года герой корейской войны возвращался на родину, не догадываясь о том, что побывал в плену, где его превратили в дремлющую бомбу, киллера со стертой памятью, которого коммунистические агенты активизируют в нужную минуту. Демми, естественно, модернизировал сценарий. Сержант Рэймонд Шу возвращается не с корейского фронта, а из зоны военных действий в Персидском заливе. Основные сюжетные линии почти не тронуты, но, как известно, дьявол прячется в деталях. Если в 1962 году за спиной невинного убийцы стояла колоссальная, пугающая красная империя, то к нашему времени враги свободного мира как-то измельчали. Над Шу экспериментировал какой-то сбрендивший генетик из Южной Африки, продавшийся Саддаму Хусейну. 40 лет назад капитану Марко, другу Шу, приходилось блуждать по лабиринтам обрывочных и кошмарных видений-воспоминаний о том, что случилось с ним и его товарищами в Корее. Теперь Марко залезает в интернет и спустя полчаса уже все обо всем понимает. Можно, конечно, трактовать "Маньчжурского кандидата" как свидетельство гражданской сознательности Демми и назвать его первым фильмом об "иракском синдроме": дескать, Шу зомби не только и не столько потому, что ему промыл мозги безумный доктор, а просто потому, что он участвовал в сомнительной войне. В фильме Франкенхаймера такого подтекста не было и не могло быть: само понятие военного синдрома родилось только в годы вьетнамской войны. Однако главное и единственное достоинство фильма не предполагаемый пафос, а гениальная Мерил Стрип. Она сыграла мать Шу, вашингтонскую карьеристку, продвигающую на президентский пост безвольного мужа — этакая "Кондолиза Райс", ухоженная, безжалостная, циничная, жестокая: узнав о тайне своего сына, она пытается использовать его как орудие для достижения собственных целей. Стрип буквально танцует свою роль; этот собирательный образ политика эпохи "конца истории" — одна из ее самых больших удач.
"Old Boy" (2004 ****) Чан Ву Парка — фильм, составивший серьезную конкуренцию "Фаренгейту 9/11" Майкла Мура на Каннском кинофестивале: председатель жюри Квентин Тарантино уверяет, что именно за него он голосовал. Как и "Маньчжурский кандидат", это фильм о поисках разгадки человеком, подвергшимся жестокому и, казалось бы, совершенно бессмысленному эксперименту. Молодой бизнесмен, гуляка и выпивоха, похищен на вечерней сеульской улице. 15 лет он проводит в изоляции — никто не объясняет ему, за что он наказан. Из выпуска теленовостей он узнает, что его жена зверски убита — он основной подозреваемый. Так же неожиданно, как его похитили, героя освобождают, выбрасывают на крыше многоэтажного дома. По крохотным, почти призрачным воспоминаниям и догадкам он выходит на организатора своего заточения. Тот, безумный моложавый красавец, не очень-то и скрывается, смеется над несчастным: дескать, ну убей меня, убей, тогда ты никогда не узнаешь, за что наказан, а ведь для тебя главное — понять. Как водится в южнокорейском кино, в "Old Boy" есть несколько с трудом выносимых сцен: герой сначала выдирает гвоздодером зубы одному из врагов, потом, уже в финале, когда до него дойдет смысл страшной манипуляции, он откусывает себе язык. Но есть и другие сцены насилия, трактованные без натурализма, почти как балет: драка, в которой герой с торчащим из спины ножом раскидывает десятки нападающих гангстеров, поразительно красива. Но и натурализм очень органичен для фильма, подчиняющегося логике сна. Все зыбко, все неопределенно, никому, прежде всего самому себе, нельзя верить, каждый собственный шаг может оказаться подконтрольным, спровоцированным могущественным врагом.
Еще один южнокорейский фильм, "38-я параллель" (Taegukgi hwinalrimyeo, 2004 ***) Канга Чже Гю,— эпическая реконструкция корейской войны 1950-1953 годов, образец традиционного батального жанра, не нуждающегося в компьютерных спецэффектах. Но, несмотря на размах фильма, смотреть его скучновато. Сначала герои, мечтающий об учебе чистильщик сапог и брутальный, нежно о нем заботящийся, готовый на все, чтобы спасти его, брат, бегают с автоматами наперевес среди разрывов, как и сотни неотличимых от них человечков в зеленой форме, и вопят о том, как ненавидят коммунистов. После взятия Сеула оказывается, что антикоммунисты еще хуже: невесту старшего брата безвинно убивают в порядке "белого террора". Безутешный жених перебегает к коммунистам и сражается со вчерашними товарищами столь же истово — только теперь он с перекошенным лицом орет, как ненавидит фашистов. Фильм пользуется репутацией весьма жестокого, но за два с половиной часа экранного времени эта жестокость несколько приедается и совсем не шокирует.