Главным событием летнего фестиваля в австрийском Брегенце стала премьера «Мадам Баттерфляй» Джакомо Пуччини в постановке Андреаса Хомоки. Рассказывает Алексей Мокроусов.
«Мадам Баттерфляй» предстала в Брегенце в оправданно минималистичных декорациях
Фото: Anja Kohler / Bregenzer Festspiele
«Мадам Баттерфляй» предстала в Брегенце в оправданно минималистичных декорациях
Фото: Anja Kohler / Bregenzer Festspiele
Пять оперных премьер, не считая спектаклей и концертов,— такое изобилие редкость не только на летнем фестивале в Брегенце. Помимо «Армиды», «Итальянки в Алжире» и масштабной «Сибири» (подробнее о ней см. “Ъ” от 6 августа), это и двухчасовая опера современного немецкого композитора Йоханнеса Калицке «Библиотека капитана Немо». Но главным событием фестиваля стала опера на Озерной сцене. В этом году роль хита исполнила «Мадам Баттерфляй» в постановке интенданта Цюрихского оперного театра Андреаса Хомоки.
Спектакли на Озерной сцене известны не только закатами — действие начинается в тот момент, когда солнце садится в Боденское озеро,— но и мегаломанскими декорациями. Но художник «Мадам Баттерфляй» Майкл Левин выбрал другой путь. Сцену будто покрыли огромным белым занавесом, летящим над озером гигантским листом бумаги. На нем, словно нанесенные тушью, проступают очертания гор и лесов. Не обходится и без видеоэффектов вроде огромного гримасничающего лица или парохода в океане; в финале, когда кончается жизнь Чио-Чио-Сан, все озарится огнем, словно лист сгорит целиком.
Минимализм оформления «Мадам Баттерфляй» оправдан: Пуччини написал камерную оперу, где музыка и сюжет замещают собою зрелищность. После успеха «Тоски», либретто которой создавалось по пьесе Викторьена Сарду, композитор оценил достоинства профессионально сделанной пьесы. В Лондоне, не зная английского, он пошел смотреть популярную пьесу Дэвида Беласко «Мадам Баттерфляй», а после спектакля отправился за кулисы к автору договариваться о правах. Беласко вспоминал, что не мог противостоять темпераментному итальянцу, в глазах которого стояли слезы и чьи руки сомкнулись на его горле.
Шею художника нынешней постановки не сжимали чужие руки, но в ней обыкновенные для Озерной сцены чудеса техники заменяют поэзия и настроение. Сцена по-прежнему весит 300 тонн, да и «лист бумаги» размером в 1340 кв. м — тоже не обертка от конфеты. Но именно это сочетание масштабного и человеческого позволяет Хомоки разыгрывать историю отношений на любой вкус.
Художник по костюмам Энтони Макдональд придумал героям цветовые характеристики: консул Шарплес (отличный американский баритон Брайен Маллиган) у него в ярко-желтом, лейтенант Пинкертон (запоминающийся литовский тенор Эдгарас Монтвидас) — в синем, сводник Горо (немецкий тенор Михаэль Лауренц) — в зеленом. Их легко различить на белом фоне, разве что духи, составляющие важную часть действия, оказываются исключением — они в белом и иногда будто растворяются в пейзаже.
Героям даровано пространство для движения. Но свобода перемещения не означает внутренней свободы. Все персонажи зависят от собственных маний, и если Горо настойчиво предлагает американцам удобный им образ Японии, никогда не существовавшей в действительности, то американский консул Шарплес безуспешно пытается раскрыть глаза на коварство Пинкертона.
У Андреаса Хомоки другая главная мысль — о связи поведения американского моряка с феноменом white supremacy, теорией «превосходства белых», существовавшей в широком спектре, от Гобино до Киплинга. По спектаклю не видно, чтобы Пинкертон их читал, но он тут типичный пример расистского отношения к гейше. Хотя 15-летняя Чио-Чио-Сан гейшей быть не хочет, она хочет быть американкой. Сцена, когда она заворачивается в многозвездный флаг и ходит в нем по дому, трогательно-умилительна, если не видеть в ней трагически неудачную попытку отказаться от своей идентичности и обрести новую.
Впрочем, необязательно воспринимать подтексты и отсылки к культурной истории расизма, можно просто смотреть и слушать. Особенно хороша узбекская сопрано Барно Исматуллаева. Москвичам легко ее представить в роли Баттерфляй — она была солисткой Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, и единственная главная партия, которую она там пела, была как раз партия Чио-Чио-Сан. После этого Исматуллаеву стали приглашать как Баттерфляй европейские театры, дело дошло и до Брегенца. В очередь поет нынешняя солистка Музтеатра Елена Гусева, прежде она исполняла Чио-Чио-Сан в Москве, Гамбурге и Вене.
Выступающий в Брегенце каждое лето Венский симфонический оркестр под управлением работающей в Германии тайванки Йи Чен Лин (она дирижирует на пару с Энрике Маццолой) не испытывает трудностей с передачей пуччиниевского лиризма. Оркестр привычно играет в Фестивальном дворце, а звук так же привычно передается через колонки. Когда слушаешь в исполнении венцев «Баттерфляй», становится непонятно, как могла провалиться опера на премьере в «Ла Скале» в 1904-м. Зато понятно, как сильно повлиял веризм и Пуччини на музыку Голливуда. Иначе начинаешь относиться к известному анекдоту, в котором, говоря о Пуччини, Бриттен замечает: «Какая ужасная музыка!» — «Да, зато какая хорошая опера!» — отвечает Шостакович.
С ним согласна и публика Брегенца. Билеты на «Баттерфляй» распроданы, ажиотаж ждут и будущим летом, когда оперу повторят.