Российский баритон Роман Бурденко, солист Мариинского театра, дебютировал на Зальцбургском фестивале в партии Микеле в опере Пуччини «Плащ» — части пуччиниевского «Триптиха», который представлен на фестивале в режиссуре Кристофа Лоя под музыкальным руководством Франца Вельзера-Мёста. Партнершей певца в партии Жоржетты выступила сопрано Асмик Григорян, которая исполняет главные женские партии во всех трех операх в один вечер. О преимуществах идеального долгосрочного планирования и о том, можно ли избежать греха в опере, Роман Бурденко рассказал Владимиру Дудину.
Роман Бурденко
Фото: Сергей Фадеичев / ТАСС
Роман Бурденко
Фото: Сергей Фадеичев / ТАСС
— Долгим ли был путь к зальцбургскому дебюту? И как именно реализовалась мечта, если вы об этом мечтали?
— Не могу сказать, что много мечтал в этом направлении, поскольку мало пел музыки Моцарта, духом которого здесь, в Зальцбурге, все пропитано. Решение выступить на Зальцбургском фестивале было для меня непростым. Летом везде много фестивалей, среди которых, например, «Звезды белых ночей» в Мариинском театре, где я всегда участвую и обычно исполняю несколько партий в разных операх. Но я понял, что в данный период, когда столько сложностей с логистикой и к тому же непонятно, как будет развиваться культурная жизнь в следующие годы, надо сделать этот очень важный шаг и потратить больше времени, чем тратится обычно на подготовку премьерной постановки. По контракту я должен был находиться в Зальцбурге весь постановочный период — это десять недель, включая спектакли. Для одной партии это многовато. Правда, за это время, когда возникла неделя паузы, я успел съездить в Верону и спеть в «Набукко» и «Аиде».
— Такой большой репетиционный период оправдал себя?
— Система планирования на Зальцбургском фестивале налажена блестяще. Исчерпывающую информацию о репетициях артисты получают заблаговременно, поэтому можно спокойно планировать свое пребывание — вплоть до того, чтобы успеть еще куда-то съездить. В этот раз возник форс-мажор в Баварской опере в Мюнхене, и мне звонили оттуда, попросив заменить солиста в «Бал-маскараде» Верди. До Мюнхена всего два часа езды, и, конечно, дирекция фестиваля пошла им навстречу — меня отпустили. И все благодаря идеально настроенному планированию, которого так не хватает в российских театрах.
— Уникальность премьеры этого «Триптиха» заключалась в том, что все главные партии в них исполняла Асмик Григорян. Вашему герою она доставалась еще не совсем измученная?
— Да, выбор «Триптиха» в этом году был обусловлен желанием Асмик, которая на вопрос дирекции о том, что хотела бы исполнить, назвала этот опус Пуччини. Естественно, исполнение трех опер в один вечер эмоционально изматывает, но в этот раз по задумке певицы и режиссера они расположились в нетрадиционном порядке: сначала «Джанни Скикки», потом «Плащ» и затем «Сестра Анжелика». Асмик — удивительная, невероятная певица и актриса. Для нее было важно, чтобы режиссер и дирижер были ей хорошо знакомы, чтобы с ними комфортно работалось. К тому же режиссер Кристоф Лой, с которым, по ее словам, работается очень удобно, и дирижер Франц Вельзер-Мёст давно сотрудничают, это творческий тандем.
— А как вам работалось с этим тандемом?
— До сих пор я не был знаком ни с тем, ни с другим. Инициатива пригласить меня в этот проект исходила, вероятно, от режиссера. Кристоф Лой говорил, что слушал меня в «Сельской чести» и «Паяцах» и был впечатлен. Вообще, должен сказать, что этот режиссер очень доверяет и помогает артистам. Он, конечно, ставит тебя в предлагаемые обстоятельства, но не пережимает, не сковывает жесткими рамками — ждет, когда артист раскроется. Так что работа с ним для меня была очень приятна. И потом, большой плюс Кристофа в том, что отрицательного героя, каким является мой Микеле, он стремится показать как человека, которого что-то сломило, испортило, дает зрителям возможность увидеть такого героя с другой стороны, проделать путь от обратного. По нескольким моментам, когда Лой показывал свое видение моей роли, как нужно играть, для меня стало большим сюрпризом и еще одно: я увидел, что он вдобавок очень хороший драматический актер, в чем-то напомнивший мне Кевина Спейси.
— «Триптих» Пуччини — о грехах и возмездии. Мог капитан баржи Микеле избежать убийства любовника своей жены?
— Как поет Жоржетта, «Каждый человек носит плащ, но один скрывает под ним радость, другой — скорбь». Я задавался вопросом, почему Микеле все время уходит от людей в трюм — может быть, молиться, чтобы не убить? Он бы и не убил, если бы Жоржетта вернулась парой минут раньше. Но без ужасного стечения обстоятельств не было бы традиционной веристской кровавой развязки.
— А чему вы научились у дирижера Вельзера-Мёста?
— Первая репетиция была для меня непростой, оркестр играл в полный смычок, очень громко, петь было тяжело. Но после нее дирижер сказал мне, что они «все сделают, все будет нормально». После второй репетиции он снова ко мне подошел, чтобы узнать, стало ли лучше, пообещав, что будут играть еще пластичнее, все поправят. Франц дал мне понять, что старается обезопасить певца, и вот эта заботливость была очень ценна. На премьере все выстроилось, оркестр не заглушал. Ведь частая проблема в операх Пуччини — при всей написанной в нотах филигранности и множестве нюансов,— если оркестр начинает прибавлять звук, певцам становится очень сложно его пробить.
— А как вас приняли на громадной Арене ди Верона? С акустикой совладали?
— Арена всегда проверяла певца на прочность. Мне акустика понравилась, петь было очень приятно. И публика приняла горячо. Был прекрасный состав исполнителей с Ферруччо Фурланетто, которого я знаю по выступлениям в Мариинском театре. Людмила Монастырская пела со мной «Аиду», а незадолго до этого мы встречались с ней в «Тоске» в Берлине. Конечно, выступать в таком хорошем составе с прекрасным дирижером и в такой постановке Дзеффирелли — большое счастье. В «Набукко» режиссер Арно Бернар, которого я тоже хорошо знаю, показал в Вероне сцену «Ла Скала». Согласно его концепции, Набукко — австрийский военачальник, которого поражает не молния, как указано в либретто, а выстрелы. В финале все на сцене доставали флаги Италии и кричали «Viva l’Italia».
— Опера сегодня остается последней территорией здоровых международных отношений. Вам, как русскому артисту, не приходилось сталкиваться с косыми взглядами?
— Подавляющее большинство артистов, с которыми я встречался, пытаются всеми силами удерживать полноценные дружеские отношения, как раньше, сохранять спокойствие, думать о прекрасном, насколько это возможно. Мы поем вместе с ребятами из Украины. В Зальцбурге и Вероне никаких выпадов в сторону российских артистов я не наблюдал. Культура должна оставаться островом безопасности.
— Из Барнаула, где вы родились, до Зальцбургского фестиваля — солидный путь.
— Хороший путь, согласен. Но знаете, здесь, как и в Сибири, тоже чудесная природа, много зелени плюс горы вокруг. Когда оказываешься в экологически более благополучных, чем Петербург, местах, сразу возникает ощущение здоровья. А уж когда переезжаешь в соседнюю Италию, начинаешь понимать, почему эта страна — родина оперы. Честное слово, с ярким солнцем и приятным ветерком возникает больше желания петь, чем при слякоти и промозглости.
— Зато российские условия, вероятно, закаляют.
— Да-да. Когда меня расспрашивают о том, с чего я начинал, я рассказываю, что приходилось петь и в электричках, чтобы заработать на хлеб. Такие вещи очень закаляют. И когда ты попадаешь в комфортные условия, не перестаешь ценить полученный опыт. В Европе детей до последнего ограждают от сложностей жизни. В моем же детстве бабушка с дедушкой часто рассказывали о том, какие трудности пришлось пройти ради будущего детей и внуков. Поэтому сложности на своем пути я всегда воспринимал как ступени на пути к успеху. Такие уроки особенно ценишь, когда перемещаешься по миру и сталкиваешься с другими культурами.