обозреватель
Пусть меня назовут неисправимым оптимистом, но я считаю, что вчерашняя встреча в Египте имеет все шансы войти в учебники истории как первый шаг к палестино-израильскому урегулированию. Основанием для этих, казалось бы, слишком радужных надежд является тот не совсем очевидный пока факт, что израильтяне и палестинцы пусть с некоторым опозданием, но вступили-таки в XXI век. В том смысле, что и те и другие до недавнего времени жили еще в прошлом столетии — эпохе, когда во имя торжества идеи, не важно — большевистской, фашистской или какой-то другой, можно было пожертвовать миллионами человеческих жизней. Когда пролить кровь было доблестью, а пойти на уступки — предательством.
Как-то один раввин из Хеврона доказывал мне, что Израиль ни за что не должен уходить с Западного берега. Бог дал Иудею и Самарию евреям, говорил он — арабам там делать нечего. "Так что же с ними делать? Убить?" — спросил я. "Зачем убить,— ответил раввин.— Просто прогнать". Я осторожно предположил, что палестинцы не захотят покидать землю, на которой жили веками. И что же дальше — война? "У нас на Ближнем Востоке уже две тысячи лет война",— философски изрек раввин.
Но вот что интересно. К сегодняшнему дню маргиналы, которые исповедуют такие взгляды, вытеснены далеко за рамки израильского политического истеблишмента. На недавней международной конференции в Герцлии всех потрясло выступление известного израильского политика правого толка Авигдора Либермана. Он предложил обменяться территориями с Палестиной: отдать ей земли, населенные арабами, а взамен включить поселения на Западном берегу в состав Израиля. Удивительным было то, что политик, считающийся самым отъявленным "ястребом", размышляет о мире и даже придумал свой мирный план.
Однажды в лагере беженцев в Дженине я беседовал с пожилым палестинцем, который, тыча пальцем в руины, оставшиеся после израильской спецоперации, рассуждал о зверствах сионистских оккупантов. "Видишь женщину? — вдруг сказал он.— Все три ее сына стали шахидами". И добавил, что один из них взорвал себя в израильском автобусе. Я спросил, хотел бы он, чтобы и его сыновья стали шахидами. "Я был бы счастлив!" — воскликнул мой собеседник.
Весь ужас в том, что героизация террористов до последнего времени была частью официальной палестинской идеологии. Ими во всеуслышание восхищался Ясир Арафат, который во имя идеи был готов возложить на алтарь отечества сколько угодно жизней — и врагов, и соплеменников. При этом ничего, кроме идеи, для него не существовало.
Но Арафат умер, и на смену ему пришли другие люди. Сегодня Махмуд Аббас не стесняется заявлять, что интифада была ошибкой: она слишком дорого обошлась палестинцам и отдалила создание независимого палестинского государства. Новые лидеры, даже более радикальные, чем Махмуд Аббас, умеют просчитывать варианты и считать деньги. Они готовы договариваться. А значит, все не так безнадежно, как казалось еще вчера.