— Какую роль в энергоэкспансии России играет ОМЗ?
— Мы поставляем корпусы реакторов типа ВВЭР и другое вспомогательное оборудование, являясь монополистом в этом сегменте рынка на территории СНГ и Восточной Европы. Наша роль этим ограничивается, и поэтому мы, будучи бенефициаром части процесса, зависим от решений большой политики в части программы строительства атомных станций и подписания межправительственных соглашений.
— В каких странах работает ваше оборудование?— В Китае и Индии, Иране, Болгарии и Чехии. При отсутствии крупных промышленных контрактов сервисная составляющая позволяет нам держаться на плаву. Однако говорить о развитии атомного машиностроения без крупных заказов и серийности производства невозможно.
— Какие рынки приоритетны для вас сегодня?— В Индии и Китае объявлены правительственные программы строительства атомных станций. Так, Китай в течение 30 лет планирует построить до 50 блоков АЭС. Индия в ближайшие десять лет планирует осуществить программу возведения 20 блоков. В этих странах у нашей компании есть определенные преференции. Мы оборудуем по два блока в каждой стране. Индия не раз заявляла о готовности строить еще шесть блоков с использованием российских технологий на площадке Куданкулам.
Мы внимательно присматриваемся к странам Восточной Европы. В ближайшие пять лет нужно будет либо модернизировать, либо построить два новых атомных блока в Словении. В Белене в Болгарии Россия имеет высочайшие шансы победить в тендере. Более отдаленные перспективы связаны с рядом проектов в странах СНГ.
"Постчернобыльский" социальный синдром означает не закрытость СНГ в принципе, а то, что реакторы чернобыльского типа, РБМК, не имеют перспективы по политическим и социальным причинам. Реакторы на быстрых нейтронах (БН-реакторы) очень интересны, но говорить об их промышленной эксплуатации можно только в 30-летней перспективе. Сегодня промышленные перспективы есть только у ВВЭР. И для повышения конкурентоспособности мы должны создать референтный блок (эксплуатирующийся в стране-изготовителе.—Ъ), мощностью 1500 МВт и расширить спектр предлагаемого продукта. Принципиально важно сконцентрировать ресурсы на разработке именно этого типа реактора, прекратив распылять средства. Наша страна недостаточно для этого богата.
— В прошлом году Россия проиграла все зарубежные тендеры по приватизации и строительству АЭС. Почему?
— Если мы говорим об атомной энергетике, Россия имеет современную, абсолютно конкурентоспособную технологию, отрыва от западных компаний не существует. Более того, наше ценовое преимущество в тендерах является ключевым. Но Россия серьезно уступает в управленческой и проектной технологии. Безусловно, у западных игроков есть способность привлекать более значительные ресурсы, причем под 4-5% годовых. Тогда как российские компании получают кредиты под 10%. И разница в ставках в 6% на долгосрочном проекте критична при оценке его экономической эффективности.
Поэтому мы должны открыто говорить о государственной поддержке. Производители оборудования, инжиниринговые, строительные компании, как правило, имеют частную форму собственности и не могут работать с доходностью ниже 15%. Самое рациональное — чтобы доходность всего проекта была невысокой, а доходность каждого участника в отдельности — рыночной. Кто возьмет на себя инфраструктурные затраты? Для этого нужны, к примеру, субсидированные ставки. Я считаю, что при создании инфраструктурных проектов государство может находиться на уровне нулевой доходности или в какой-то степени иметь убыточные проекты.