В московском издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла биография одного из самых знаменитых русских политиков — теоретика анархизма, ученого и мемуариста Петра Кропоткина. Рассказывает Алексей Мокроусов.
Вадим Дамье, Дмитрий Рублев. Петр Кропоткин: Жизнь анархиста.— М.: Альпина нон-фикшн, 2022
Фото: «Альпина Диджитал»
Вадим Дамье, Дмитрий Рублев. Петр Кропоткин: Жизнь анархиста.— М.: Альпина нон-фикшн, 2022
Фото: «Альпина Диджитал»
Чтобы в России жить долго, стоит в ней родиться князем Петром Алексеевичем Кропоткиным (1842–1921). В гимназии он учился у Аполлона Григорьева, кандидатом в Пажеский корпус его записали при Николае I, которому ребенок понравился на балу, где выступал в костюме уроженца Уфимской губернии, а умер Кропоткин при Ленине. Посидел в тюрьмах всего света, переводился на десятки языков — в конце XIX века не было, кажется, европейского политического мыслителя популярнее и авторитетнее, чем этот потомок Владимира Мономаха, променявший придворную карьеру на службу в далеком Амурском казачьем полку, ставший знаменитым ученым благодаря многочисленным публикациям и работе в Русском географическом обществе. Одна из девяти глав нынешней книги так и названа, «Утешение географией» (а среди других разделов — «Что мы можем сделать в России?», «Вождь анархистов» и «Беженец на берегах Альбиона»).
Помимо географии, Кропоткин многое сделал для биологии и геологии, стал автором фундаментального «Исследования о ледниковом периоде», издавал лекции о русской литературе, а его исследование Французской революции вдохновило многих историков. Как ученого Кропоткина чтили и в Советском Союзе, где в его честь назвали и ледники, и группу островов на Земле Франца-Иосифа, открытие которой он же и предсказал, и пару городков. Станция московского метро носит его имя и сегодня. Бестселлер Кропоткина, блистательные «Записки революционера», регулярно переиздают, памятник в Дмитрове, где прошли последние годы жизни, стоит твердо. Кажется, с памятью об энциклопедисте возрожденческих масштабов все в порядке. Но если присмотреться, детали мигают красным.
Памятник у метро «Кропоткинская» почему-то Энгельсу, городки переименовали небольшие — бывший хутор Романовский в Краснодарском крае, когда тот менял административный статус, и прииск золотоискателей в Иркутской области. Там нет музеев Кропоткина — музей-то был в Москве, но закрыт в 1939-м. Да и «Записки революционера» перепечатывают странно — по изданию 1966 года, собранному по двум рукописям, русской и английской, с купюрами, полной версии так и нет.
А главное — Кропоткин-мыслитель остается в тени, его работы по анархизму толком не собраны и не исследованы, недооценена и роль в политике; десятилетия не вспоминали его триумфальное возвращение в Россию в 1917-м: по пути поезда на станциях выстраивались почетные караулы с оркестрами, на Финляндский вокзал пришли министры Временного правительства, а с ними и 60 тыс. человек.
Новая биография систематизирует эту лавину фактов, событий и персонажей, составляющих жизнь Кропоткина. Книга написана легко, иногда даже размашисто. Авторы — Вадим Дамье и Дмитрий Рублев — академические ученые-историки, которые честно проработали огромный массив документов, но язык их далек от академизма. В текст о создателе научного анархизма даже вплетаются имена Жванецкого и Стругацких; порой авторы злоупотребляют многоточиями и равнодушны к стилю — так, сообщение о том, что молва о Цюрихе «распространилась по всей России и привлекла туда целые сотни молодежи» стоило бы сформулировать иначе, спотыкается читатель и о такие мелочи, как дважды повторяемый в четырех строках оборот «как выяснилось».
В книге так много личных имен, что огорчает отсутствие именного указателя — как и сведенной воедино библиографии, ее дают постранично. Возможно, эти недочеты исчезнут в следующей работе авторского дуэта: вслед за «Историей жизни» так и напрашивается «История идей», хотя о сложнейшей и далеко не прямолинейной эволюции взглядов Кропоткина биографы пишут и здесь, как и о борьбе концепций, прежде всего со взглядами Маркса и марксистов. О принципиальных противниках Кропоткин отзывался пренебрежительно: «Нет невежественнее людей, чем марксисты. Они ничего, кроме популяризаций Маркса, не читают (и самого Маркса не читали всерьез громадное большинство из них)». Но в Интернационале анархисты уступили первенство более практичным марксистам; это не помешало Кропоткину после революции встретиться с Лениным, чтобы высказать тому недовольство ходом дел — и отказаться от предложения издать сочинения в госиздательстве, поскольку Кропоткину претила «монополизация издательского дела государством и подчинение его политике и идеологии власти».
Среди описываемых сюжетов — неожиданное влияние Кропоткина на выбор духоборами в качестве основного места жительства Канады: после неудачной попытки закрепиться на жарком Кипре те искали новое место для переселения, Кропоткин посоветовал обратить внимание на Канаду, чей климат считал близким российскому. Впрочем, не все анекдоты подлинны, и авторы ставят под сомнение, например, достоверность эпизода из «Рассказов из жизни» Клима Ворошилова, якобы встречавшегося с Кропоткиным на V съезде РСДРП в Лондоне в 1907 году, и приходят к выводу о сознательной фальсификации. Это касается, на взгляд историков, и описания Ворошиловым Кропоткина — «худощавый, с бородкой клинышком, какой-то очень легкий и игривый», притом что фотографии той поры запечатлели полноватого, круглого человека с окладистой бородой. Полусотней страниц далее авторы приводят текст Александра Амфитеатрова, где портрет схож: «маленький, сухонький, седенький, лысенький, суетливый, говорливый, ртутно подвижной». Похоже, текст Амфитеатрова стал основой ворошиловского квазимемуара, и в 1960-е неведомые «негры» могли его использовать в качестве источника для маршальской книги. Примечательно и другое: очерк «Русский угол в Лигурии» цитируется по неавторитетному интернет-источнику, хотя еще 18 лет назад в издательстве «Новое литературное обозрение» очерк напечатан с научным комментарием в составе текстологически выверенного двухтомника писателя: так интернет-беззаботность потихоньку вытесняет в XXI веке привычную научную этику. Но при желании можно разглядеть в этом что-то анархистское — так герой влияет на своих биографов, сообщая им вместе с мегаломанией демократичность, за которую его так ценили современники. Правда, демократичность исчезала, едва речь заходила о праве на престол, тут голос Кропоткина твердел: «побольше-то будет, чем у Романовых». Может, и шутка, но сколько в ней истины.