В воскресенье состоялся очередной российский теннисный триумф. Его ждали от женщин, дождались — от Марата Сафина, который в финале Australian Open в четырех сетах обыграл Ллейтона Хьюитта.
В мельбурнской победе Марата Сафина при всей ее яркости, если разобраться, нет ничего экстраординарного. В конце концов, можно вспомнить другой финал турнира Большого шлема с его участием, самый первый — в Нью-Йорке в 2000 году. Вернее, даже не сам финал, а слова, сказанные после него Питом Сампрасом, слегка обескураженным, потому что, конечно же, он представить не мог, что в главном матче US Open, своего любимого турнира, проиграет в трех партиях и, по сути, без какой-либо борьбы.
Сампрас говорил о том, что игра противника вызвала у него аналогии с ураганом, сметающим все на своем пути, которому сопротивляться абсолютно бессмысленно. А чуть позже, на Masters Cup в Лиссабоне, итоговом турнире 2000 года, Пит Сампрас уточнил, почему, на его взгляд, именно Сафин, а не кто-нибудь еще из появившейся к тому моменту в мужском теннисе целой группы молодых, с колоссальным потенциалом теннисистов заслуживает особого внимания: "Все эти молодые ребята берут либо тем, что быстро бегают, либо тем, что бьют по мячу с такой силой, что становится страшно. Так вот, Сафин — с его ростом, физическими данными — настолько мобилен, что достает любой мяч! Почти не сомневаюсь, что, когда ему будет около 30, им будут восхищаться точно так же, как сейчас все восхищаются мной".
Удивительно скорее то, что за следующие четыре сезона Марат Сафин — с его уникальным, всеми признанным и никуда не исчезнувшим даром — так больше и не стал, хотя бы на один день, первой ракеткой мира и не выиграл ни одного турнира Большого шлема. Хотя, опять же, в спорте такое ведь случается сплошь и рядом: ожидания, возлагаемые на человека, со временем превращаются в слишком тяжелый груз, и чтобы освободиться от него, нужно совпадение целого ряда факторов. И, с этой точки зрения, нынешняя победа Марата Сафина была чрезвычайно своевременной, можно сказать, идеальной.
Она была идеальной, потому что добыта в Мельбурне: там, где дважды — в 2002 и 2004 годах — Сафин добирался до финала, но дважды же — сначала Томасу Юханссону, а затем Роже Федереру — в главном матче уступал. Воспоминания об этих поражениях, как он признавался, лезли ему в голову накануне финала, порождая сомнения в собственных силах. Но Сафин миф о своем злом австралийском роке развеял.
Она была идеальной, потому что по дороге к финалу пришлось встретиться с Роже Федерером — теннисистом, который после 26 кряду побед уже начинал казаться абсолютно неуязвимым. Но Сафин доказал, в первую очередь сам себе, что Федерер — даже если он имеет матчбол на тай-брейке четвертого сета и даже если в пятом спасается, взяв чужую подачу при счете 3:5,— уязвим точно так же, как все остальные.
Она была идеальной, потому что сценарий финального матча для прежнего Сафина, иногда чересчур эмоционально воспринимавшего все большие и мелкие беды, был — хуже не придумаешь. Прежний Сафин мог в этом финале сломаться несколько раз — например, после стартового сета, безнадежно проигранного. Или после брейка Хьюитта во втором гейме третьей партии, позволившего австралийцу снова почувствовать, что все у него получается. Для Энди Роддика в полуфинале кураж, пойманный Хьюиттом, обернулся катастрофой. Сафин же на брейк, воодушевивший соперника, ответил тем, что усилил и так вроде бы безукоризненную игру: принялся штамповать эйсы, резкие атакующие удары, доставать почти безнадежные мячи из углов корта. И в итоге слабину дал его соперник, сделавший в девятом гейме двойную ошибку — всего лишь вторую в этой встрече, но как раз тогда, когда надо было подать во что бы то ни стало — на брейк-пойнте.
Марат Сафин потом, когда матч закончился, естественно, благодарил Петера Лундгрена — за то, что за несколько месяцев совместной работы швед сумел внушить ему такую уверенность в себе, какой у него не было раньше. О психологии и крепких нервах Сафина рассуждали многие. Но вот Ник Боллетьерри рассуждал совсем о другом. "Исход финальных матчей, действительно, чаще всего решает психология,— говорил американский теннисный гуру.— Однако исход финального матча в Мельбурне решила все-таки совсем не она. Просто Марат Сафин был лучше — как с точки зрения техники, так и физических кондиций. Его подача была превосходна. Его удары и слева, и справа — сильнее и точнее, чем у соперника. Он двигался по корту гораздо более эффективно. Он был впереди по всем статистическим показателям... Понимаете, Хьюитт, выдающийся боец, в очередной раз продемонстрировав все свои сильнейшие качества, Сафина, играющего именно так, одолеть никогда не смог бы. И возможно, не смог бы никто".
А ведь Пит Сампрас четыре с половиной года назад сказал, собственно, то же самое.