Празднование 100-летнего юбилея Владимира Маяковского прошло под непереносимо банальным лозунгом об очередном "переосмыслении" личности поэта. Об этом неустанно говорили и 19 июля у его могилы на Новодевичьем кладбище, и на поэтическом мемориальном вечере. Да и само название завершающейся сегодня в Институте мировой литературы научной конференции — "Владимир Маяковский: знакомый и незнакомый. Проблема современного восприятия и интерпретации" — назойливо подразумевало существование некоей объективной и правдивой истории Маяковского. Но и там за всеми возможными интерпретациями жизни и творчества поэта прозрачно просматривались различные литературные и политические интересы сегодняшнего дня.
Канонический образ "лучшего и талантливейшего" постепенно (хотя по-прежнему не для всех) начал отходить на второй план. Взамен предлагаются новые и также достаточно стереотипные трактовки. Например, "Маяковский — это в первую очередь человек". Мемориальная выставка в московском музее Маяковского, наспех показанная почему-то только во время поэтического вечера 19 июля, попыталась это воплотить. Представленные на ней личные вещи поэта — привезенные им из-за границы прекрасные галстуки (славился любовью элегантно одеваться, а также тем, что первым из пролетарских поэтов надел галстук), колода игральных карт (большой любитель азартных игр) или же складной стаканчик (будучи болезненно чистоплотным человеком, возил его с собой во время путешествий по Америке) и прочие милые мелочи — должны были, по мнению организаторов выставки, придать образу Маяковского неведомую ранее человечность.
Столь же популярен, хотя и не нов, миф о поэте как жертве тоталитарного режима. После 14 апреля 1930 года ходили упорные слухи об убийстве. Недавно проведенная экспертиза опровергла это утверждение. Говорили и о косвенном убийстве, о том, что Маяковский стал мишенью хорошо продуманной травли. При ссылаются на частые посещения квартиры Маяковского начальником секретного отдела ЧК Аграновым, на провал первой персональной выставки "20 лет работы", на неудачу "Бани", в которой Маяковский позволил себе поддразнить новую власть, выведя на сцену товарища Победоносикова.
Трудно сказать (вслед за литературоведом Константином Кедровым), действительно ли в образе Победоносикова отражен Сталин, а сам пьеса — апофеоз очередного скрытого поединка между поэтом и монархом. Во всяком случае, недавно стало известно о том, как в конце 20-х годов Сталина посетили Диего Ривера и Сикейрос. Они жаловались, что футуристов в России притесняют. Сталин ответил тогда, что революция в жизни не обязательно должна сопровождаться революцией в искусстве и что победившему пролетариату должен быть близок стиль высокого классицизма. И оказался прав.
К сожалению, от Маяковского до сих пор ждут сенсаций. Его судьба в очередной раз используется для доказательства прямо противоположных политических догм. Маяковского долго эксплуатировали как персонажа истории страны. Теперь, видимо, пришло время вспомнить о нем как о персонаже истории советского периода русской литературы первой трети ХХ века.
ЮРАТЕ Ъ-ГУРАУСКАЙТЕ