200 лет назад, 9 июня 1822 года, император Александр I одобрил меры по борьбе с непомерно возросшим тайным провозом товаров через сухопутные границы России. Ведь дело дошло до того, что при транспортировке контрабанды вглубь страны ее за мзду сопровождали и охраняли от проверок направленные на помощь таможне казаки. Особые распоряжения были сделаны относительно находившейся в еще худшем состоянии внутренней таможенной границы — вокруг самого ценного южного порта империи.
«Льды там не могут ни малейшего причинить вреда»
Фото: Олег Кнорринг / Фотоархив журнала «Огонёк»
«Льды там не могут ни малейшего причинить вреда»
Фото: Олег Кнорринг / Фотоархив журнала «Огонёк»
«Способствовать тайному водворению товаров»
В том, что контрабандисты на западе Российской Империи процветают, не оставалось никаких сомнений. Хотя в докладе министра финансов Александру I не содержалось ни точных цифр объема и стоимости незаконного ввоза, ни даже приблизительных оценок. Из текста и так было понятно, что потери казны от беспошлинного пересечения товарами границы просто колоссальны. Ведь гофмейстер граф Д. А. Гурьев сообщал императору, что защита от контрабанды на западных рубежах, по сути, существовала лишь формально:
«Для отвращения по сухопутной Европейской границе тайного провоза товаров учреждена на оной военная и таможенная стража. Первая состоит из казаков, содержащих кордон, а последняя из вольноопределяющихся по контрактам разного звания и частью из присылаемых от военного ведомства инвалид нижних чинов».
Проблема с таможенной стражей заключалась в том, что ее предполагалось формировать из отставных солдат. Но желающих практически не находилось.
А инвалиды, не способные к продолжению строевой службы «за ранами, увечьями и болезнями… по сей же причине оказываются неспособными к исполнению в полной мере обязанностей таможенной стражи, требующей неусыпной деятельности и расторопности».
И, как докладывал министр финансов, все попытки договориться с военным ведомством о присылке способных к службе в таможенной страже нижних чинов оказались безрезультатными. Из-за чего положение только ухудшилось:
«По взятым о составе таможенной стражи сведениям оказалось, что поступающие в оную вольноопределяющиеся люди суть большею частью Польские шляхтичи, имеющие земли и дома свои, кои… идут в объездчики с намерением способствовать тайному водворению товаров».
Злоупотребляли служебным положением и составлявшие военную стражу казаки:
«Многие происшествия обнаружили, что казаки, вместо отвращения тайного провоза, неоднократно сами способствовали оному, пропуская транспорты через границу и провожая оные под своим прикрытием на немалое расстояние внутрь Государства, провозителям же давая способы укрыться».
Для исправления ситуации граф Гурьев предложил императору провести ряд преобразований в таможенной страже — комплектовать ее годными к службе нижними чинами из кавалерийских полков и выплачивать новым стражникам солидные пособия на обзаведение в местах службы всем необходимым.
А оказавшихся нечистыми на руку отправлять обратно в полки и судить военным судом.
Перемены предлагались и в отношении казаков:
«Цепь из казаков снять с черты границы и протянуть позади таможенной стражи на расстоянии примерно от 3 до 5 верст, так, чтобы казаки составляли вторую линию, или надзор за таможенной стражею, и наблюдали за ее действием».
Министр предполагал, что в результате таможенная стража будет опасаться совершать злоупотребления, а отведенные от границы казаки не смогут «иметь с заграничными жителями на предмет противузаконной торговли сношения».
Но главный пункт предложений министра финансов касался перемещений таможенных чинов:
«Дабы Надзиратели таможенного присмотра, их помощники и объездчики по долговременному прибыванию на одних местах не могли делать с обывателями знакомства и связей, вредных пользам службы, переводить их с одного места на другое непременно через каждые шесть месяцев».
Император 9 июня 1822 года написал на докладе: «Быть по сему». Однако на таможенной границе оставалась еще одна зияющая прореха. Причем внутри империи — вокруг самого ценного южного порта страны.
«Никакая другая гавань не может быть удобнее для тамошнего Российского флота»
Фото: Universal History Archive / Getty Images
«Никакая другая гавань не может быть удобнее для тамошнего Российского флота»
Фото: Universal History Archive / Getty Images
«Доброта его рейда известна»
Поиск места для лучшего военно-торгового порта начался в 1793 году, вскоре после взятия Очакова и завоевания берегов Черного моря до устья Днестра. Ведь без него ни защитить вновь приобретенные земли от высадки десанта, ни наладить освоение новых российских территорий было практически невозможно.
Существовавшие к тому времени порты и верфи в Херсоне и Николаеве, как отмечали современники, были хорошо защищены от нападения врага, поскольку находились в отдалении от открытого моря. Но это же обстоятельство мешало быстрому выходу парусных кораблей на простор. Кроме того, оба порта были замерзающими, и в случае суровых зим заход и выход из них прекращался на месяцы.
Было выдвинуто несколько проектов устройства отвечавшего всем требованиям порта у крепости Кинбурн на косе в устье Днепра. Но даже по предварительному расчету на работы по углублению песчаного дна и подвозу камня для устройства молов и прочих необходимых сооружений «требовались чрезвычайные издержки».
Следующим рассматриваемым местом для необходимейшего порта стал Очаков. Но вокруг него море было мелководным, и военные корабли и торговые суда не могли подойти к берегу. И даже якорную стоянку в отдалении от него военные моряки сочли небезопасной. Ко всему прочему, как писал в донесении Правительствующему Сенату инженер полковник Ф. П. де Воллан, он имел тот же важный недостаток, что и Кинбурн, и Херсон, и Николаев:
«Льды и периодическое замерзание лимана делают там от Ноября до Мая месяца судоходство невозможным».
Единственным подходящим местом на всем побережье Новороссии оказалась Хаджибейская, или Гаджибейская, бухта, о которой де Воллан сообщал:
«Доброта его рейда, а особливо грунт дна, известна была нашим мореходцам и довольно испытана прежними ее владельцами. Льды там не могут ни малейшего причинить вреда… Судоходство может происходить во весь год со всеми ветрами».
Путешествовавший по югу России несколькими годами позже коллежский советник П. И. Сумароков отметил в своих записках, кроме обширности залива еще одну его важную во времена кораблестроения из древесины особенность:
«Никакая другая гавань не может быть удобнее для тамошнего Российского флота, потому что при всех черноморских портах без исключения водяные черви сокращают наполовину годность кораблей, а он в водах своих тех вредоносных насекомых не имеет».
Поэтому 10 июня 1793 года началось переустройство бывшей турецкой крепости в Хаджибейской бухте, а 27 мая 1794 года Екатерина II повелела:
«Уважая выгодное положение Хаджибея при Черном море и сопряженные с оным пользы, признали Мы нужным устроить тамо военную гавань купно с купеческою пристанью».
И 22 августа 1794 года на берегу залива был заложен город, на строительство которого императрица выделила грандиозную сумму — 1 993 025 руб. 30 коп., но не единовременно, а выделяя деньги по частям на протяжении пяти лет. А правивший Новороссией фаворит императрицы генерал-фельдцейхмейстер граф П. А. Зубов добавил из доходов края еще 312 135 руб. 73 коп. на возведение собора, госпиталя, магистрата и дома для начальника города.
Есть несколько версий того, как город получил свое имя. Людям просвещенным нравилась та, где говорилось, что оно появилось по предложению Императорской Академии Наук. Правда, ученые мужи предлагали наименование древнегреческое — Одессос, происходившее от названия некогда существовавшего там эллинского поселения. Но матушка-царица будто бы пожелала, чтобы имя города было женского рода — Одесса.
«Освободить их от всех податей и служб от времени поселения их на 10 лет»
Фото: Photo12 / Universal Images Group / Getty Images
«Освободить их от всех податей и служб от времени поселения их на 10 лет»
Фото: Photo12 / Universal Images Group / Getty Images
«Для вящего торговли нашей поощрения»
О том, что место выбрано удачно, свидетельствовало событие, о котором историк А. А. Скальковский писал:
«В Таможенных архивах находим сведение, что едва успели, так сказать, вбить несколько свай и бросить несколько камней для основания гаваней, как уже прибыло и стало на якорь 7 Турецких кораблей, нагруженных Греческими товарами (вином и фруктами), в надежде выменять оные на пшеницу и муку, но, к несчастию, запрещенный по случаю неурожая 1794 года вывоз хлеба за границу, помешал первым попыткам торговли».
Еще одной проблемой стало население города. В новые южные земли переселялись не слишком быстро и охотно, поэтому 19 апреля 1795 года появился указ Екатерины II графу Зубову, гласивший:
«Приняв за благо представление ваше об устроении в городе Одессе и окрестностях оного селения единоверных Нам народов и утвердив поднесенные от вас два положения, одно о поселении там Греков и Албанцев, в последнюю войну с отличным усердием Нам служивших, а другое относительно тех единоверцев, кои с разных заграничных мест восхотят туда же переселиться… возвращаем».
Желавшим поселиться в Одессе иностранцам предоставлялись разнообразные блага. И главным из них было следующее:
«Освободить их от всех податей и служб от времени поселения их на 10 лет, а по миновании сей льготы, быть им наравне с природными Российскими подданными, исключая постоев, от которых они навсегда увольняются, кроме тех случаев, когда воинские команды мимо их поселения проходить будут, и личной службы, в которую без собственного желания никто принят не будет».
Щедрая милость императрицы сделала свое дело, и в Одессу потянулись новые жители из самых разных, в основном европейских, стран. Это, правда, создавало некоторую межнациональную напряженность, особенно учитывая то, что большинство новых одесситов имело горячий южный нрав. Так, для удобства совершения сделок между купцами 30 октября 1796 года в городе была открыта биржа, но действовала она с учетом темперамента негоциантов. А. А. Скальковский писал:
«Для сохранения порядка и безопасности на бирже, Комендант отряжал в день собрания целую роту солдат. Градоначальник в ней всегда присутствовал».
Но в одном предприниматели всех национальностей были едины — в желании еще больше увеличить свои доходы. А в том, что казна может обойтись без их выплат, свидетельствовало данное императрицей, пусть и временное, освобождение от налогов и податей. 17 ноября 1797 года одесское купечество решило отправить своих представителей в Санкт-Петербург, чтобы получить у Павла I, унаследовавшего трон после кончины Екатерины II, новые льготы и привилегии.
В их числе было и дарование Одессе статуса порто-франко — права быть отдельной от остальной России таможенной территорией и беспошлинно ввозить и вывозить товары. Купцы практически не скрывали того, как именно они собираются воздействовать на окружение императора, ведь средства на экспедицию выделялись из общественных сумм.
Избранный ими метод, как и обычно, сработал. Одессе был дарован герб и большинство из просимого. А 13 февраля 1798 года последовало повеление Павла I, где было сказано:
«Взирая с сердечным порадованием на успех торговли при портах наших на морях Балтийском и Белом распространяющейся, и желая то же самое найти на море, окружающем полуостров Таврический, столь природою обогащенный, признали Мы за благо для вящего торговли нашей поощрения и прочнейшего заселения и обзаведения городов и земель на сем полуострове установить тамо для всех народов и наций на 30-ть лет порто-франко, даруя двум первенствующим тамошним купеческим гаваням, Феодосийской и Эвпаторийской, полную свободу для прихода туда судам всех наций».
Для Одессы это был тяжелейший удар. В особенности с учетом того, что произошло в следующем 1799 году.
«Всемилостивейше даруем и утверждаем порту и городу Одессе права и свободу торговли, присвоенные Порто-Франко»
«Всемилостивейше даруем и утверждаем порту и городу Одессе права и свободу торговли, присвоенные Порто-Франко»
«Капиталисты оставляют город»
«Зима 1798 на 1799 год,— писал А. А. Скальковский,— была так тепла и бесснежна, что, по современным рассказам, в Январе месяце поля, совершенно уже обнаженные, покрылись травою. Это имело гибельные последствия на земледелие. Засуха явилась с весною,— и в конце Мая уже явно видно было, что неурожай, подобный 1794 году, постигнет новую Россию. Окрестности Одессы страдали более прочих: ибо Очаковская степь, еще мало заселенная, всегда и в добрые годы крайне нуждаясь в источниках пресной воды, имела самое бедное хозяйство».
Но кроме острого недостатка пресной воды возникли и другие сложности:
«К этому присоединились еще другие бедствия: саранча, прилетевшая целыми тучами из Буджака, и землетрясение, от которого в Одессе многие здания, непрочно построенные и многие землянки сильно пострадали».
Император повелел оказать помощь пострадавшим подданным, но при этом вывоз зерна из-за плохого урожая был запрещен. Так что Одесса лишилась своего главного экспортного товара. А большинство иностранных судов предпочли крымские порто-франко.
«Напрасно,— констатировал Скальковский,— Одесский Магистрат писал в Коммерц-Коллегию, что порт Одесский пустеет, что капиталисты оставляют город, что весь годовой оборот торговли равняется едва 300,000 руб.
Учреждение порто-франко в Крыму (по манифесту от 13 Февраля 1798), исключая все другие Черноморские порты от привозной заграничной торговли, угрожало гибелью Одесскому рынку».
Но и у конкурентов дела шли не лучшим образом. Побывавший в 1799 году в Феодосии (Кафе) П. И. Сумароков писал:
«Цареградские и Анатольские купцы привозят сюда вины, изюм, финики, винные ягоды, корицу, гвоздику, хлопчатую бумагу и разные из оной ткани; отсюда же берут пшеницу, сыромятные кожи, овечью шерсть, коровье масло и тому подобное. Ho по причине пустоты сего края, скудости жителей, за неимением в Кафе контор, магазейнов, притом малого привоза из России сюда товаров и недостатка покупщиков, так что отправляющие торговлю иностранцы ни распродать порядочного числа своих вещей, ни себе закупить оных не могут, то торговля в Кафе, равно и по всему Крыму не в цветущем пребывает состоянии».
Видимо, узнав, что крымское порто-франко будет отменено (что затем и случилось), одесские купцы предприняли новую попытку обзавестись желанным статусом. Они решили отправить к генерал-прокурору генералу от инфантерии Беклешову «новых депутатов, выдав им на издержки из городских сумм до 3,000 р.».
Но Беклешов впал в немилость, и хитроумные торговцы придумали, как им казалось, гениальный план, о котором на заседании городского общества было сказано:
«Рассуждая, что по открывающейся с наступившею весною навигации, должно ожидать большого привоза свежих и сухих фруктов, определить, во изъявление к Высочайшему Дому своего усердия, отправить некоторое количество овощей к Его Императорскому Величеству в подарок».
За счет городской казны купили три тысячи отборных апельсинов и отправили их с нарочным в Санкт-Петербург.
Император был тронут подарком и прислал благодарственное письмо, после чего одесские делегаты в столице получили инструкцию «усилить свои ходатайства у высшей власти». Но с точки зрения самодержца все выглядело как попытка подкупить его фруктами. Одесское прошение вернули ходатаем разорванным и сообщили, что не следует досаждать императору недельными просьбами.
В следующий раз, в 1801 году, уже после воцарения Александра I, при отправлении депутата в столицу одесские купцы не стали мудрить и просто выделили «на издержки» 100 тыс. руб. Но до получения статуса порто-франко было еще далеко. Его снова хотели отдать Феодосии, этот проект рассматривался в 1802–1804 годах, однако до воплощения в жизнь не дошел.
Потом была череда войн, эпидемия чумы в Одессе и прочие передряги. Но одесситы не оставляли попыток добиться желаемой цели.
И дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки.
16 апреля 1817 года Александр I подписал манифест, в котором говорилось:
«Всемилостивейше даруем и утверждаем порту и городу Одессе права и свободу торговли, присвоенные Порто-Франко».
Однако предоставленные права и свободы вступали в силу только после установления и обустройства таможенной границы:
«Настоящие права, даруемые городу Одессе и его порту на свободу торговли, воспримут свою силу и действие с того времени, как скоро предназначенная для окружности города черта окопана будет рвом, такой ширины и глубины, которые бы могли препятствовать свободному переходу и переезду чрез ров, кроме определенных на то ворот, и не иначе как мимо застав и караулен».
Но статус давался не навечно, а на 30 лет, после чего, как указывалось в манифесте, при наличии пользы мог быть продлен. В июне 1819 года строительство «оградительных сооружений» завершилось, и указом от 4 июля 1819 года было предписано открыть порто-франко в Одессе с 15 августа 1819 года.
Менее чем через три года оказалось, что был сделан грандиозный просчет.
«Многие здания в городе не уступают по величине и красоте столичным»
«Многие здания в городе не уступают по величине и красоте столичным»
«Вследствие наплыва контрабанды»
В указе Александра I от 9 июня 1822 года после слов о правильности принятого решения о предоставлении Одессе статуса порто-франко (ведь император не мог ошибаться) говорилось:
«Но вместе с тем открылись и неудобства, происшедшие от первоначального образования Порто-Франко, по коему все без исключения иностранные товары, быв привозимы в Одессу без платежа пошлины и без объявления таможне, оставались вовсе неизвестными Правительству; и так как чрезмерное проведение черты, служившей границей Порто-Франко и простиравшейся на 24 версты, делало отвращение контрабанды невозможным, то все без изъятия ввозимые в Одессу товары легко могли беспошлинно вливаться в Государство ко вреду мануфактурной промышленности и правильной торговли и в ущерб казны Нашей».
Министр финансов предложил, а император утвердил сокращение протяженности таможенной черты, предоставление списков ввозимых товаров и меры, похожие на те, что использовались для улучшения ситуации на европейских границах. Но едва новая таможенная черта была проведена, новороссийский и бессарабский генерал-губернатор генерал-адъютант граф М. С. Воронцов начал ходатайствовать о возвращении во всем к манифесту 1817 года. Начались многолетние обсуждения и препирательства, закончившиеся только 1 февраля 1827 года, после утверждения Николаем I положения Комитета министров, гласившего:
«Одесский порто-франко оставить в настоящем положении».
Ввоз контрабанды тем временем не прекращался ни на день. Жители Одессы разработали бесчисленное количество способов преодоления таможенной черты, самым элементарным из которых был просто вывоз товаров из порта на лодке в темное время суток.
«С 1829 г.,— писал экономист К. Ю. Медзыховский,— Начальником Одесской таможни систематически представлялись рапорты в Департамент Внешней Торговли о необходимости закрытия порто-франко вследствие наплыва контрабанды в страну. Наконец, в 1831 г. 14 сентября, им был представлен Министру Финансов подробный доклад о вреде, приносимом Одесским порто-франко всему краю».
Вопрос о закрытии порто-франко министр финансов генерал от инфантерии граф Е. Ф. Канкрин в 1832 году пытался решить с новороссийскими властями, но получил обширные и не вполне соответствующие истине ответы Одесского отделения Коммерческого совета, где доказывалось, что Одесса толком и не успела воспользоваться преимуществами и правами порто-франко.
Надо полагать, что на графа Канкрина оказывалось серьезное давление, благо, получая деньги от контрабанды, состоятельные одесситы могли позволить давать лоббистам серьезные суммы «на издержки». И 9 июля 1832 года министр финансов сдался.
Он предложил отложить решение на более поздний срок или вообще до окончания срока порто-франко.
Поскольку, как он писал, «предубеждение частных выгод еще имеет сильное влияние».
В 1848 году, более чем за год до окончания срока действия одесского порто-франко, не продлевать его настоятельно попросило московское купечество, чью торговлю и фабричное производство подрывала контрабанда. Правительство рассмотрело ходатайство, и, к удивлению жалобщиков, 15 мая 1848 года решило продлить действие манифеста 1817 года еще на пять лет — до 15 августа 1854 года. Правда, с некоторыми ограничениями и уточнениями одесских прав.
Но в октябре 1853 года началась Крымская война, и изменять существующие порядки в ходе боевых действий сочли нецелесообразным и продлили действие манифеста еще на три года — до 15 августа 1857 года. Убедить Александра II продлить существование скандального порто-франко лоббистам не удалось.
Потом специалисты годами спорили о том, было ли правильным решение об открытии порто-франко в Одессе или оно нанесло России лишь серьезный ущерб. Но если судить по Одессе, польза была получена несомненно. Журнал «Нива» в 1894 году писал:
«Жизнь в Одессе представляет все удобства, какие можно найти только в лучших европейских городах. Многие здания в городе не уступают по величине и красоте столичным».
Контрабанду, как и прежде, доставляли и переправляли в другие города страны. И если ее не хватало, изготовляли «импортный товар» сами. Как говорил незабвенный О. И. Бендер, «всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице».
С годами многое менялось, но особая ценность одесского порта никогда не подвергалась сомнению.