В Корпусе Бенуа Государственного Русского музея открылась выставка «Михаил Врубель. К 165-летию со дня рождения». Музей гордо оповещает своего зрителя: «Экспозиция объединила около 200 произведений из собрания Русского музея и Третьяковской галереи, а также из частных собраний Санкт-Петербурга и Москвы». Однако Кира Долинина удивилась и этой странной юбилейной дате, и времени открытия.
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
В нынешнем сезоне выставка Врубеля уже была, и была она триумфальной: в ноябре 2021 года Третьяковка представила роскошную экспозицию Врубеля. Там сошлось все вместе. И место — жалостливая и восторженная Москва любила и любит Врубеля едва ли не сильнее всех иных российских городов, вместе взятых. Да и древняя русская столица занимает идеальное промежуточное место в биографии Врубеля, который самые свои значимые художественные шаги сделал в столице новой (Санкт-Петербург, учеба в Академии художеств) и столице древнейшей (Киев, работы для Владимирского собора, рождение Демона). И время — выставка была долгожданной, ведь последний действительно большой показ работ Врубеля состоялся аж в 1956 году, к 100-летию со дня рождения, в Москве, Ленинграде и Киеве. И мода на умные выставки — тут и куратор моднейший, не чуждый очарованию врубелевского гения итальянист Аркадий Ипполитов, и архитектура от самого Сергея Чобана, и сложнейший сценарий выставки, где все не по хронологии или техникам, а по тематическому и ассоциативному рядам.
Московская выставка выстрелила точно и громко. Ее хвалили критики, на нее рвались зрители, к ней был сочинен венок всяческих отличных мероприятий. После 24 февраля на нее приходили то ли за утешением, то ли за забытьем. Мятущийся дух демонов Врубеля, в отличие от чеканной холодности солдат империи с расположенной рядом выставки Григория Брускина, оказался не под запретом.
Первая мысль при известии, что Русский музей открывает своего Врубеля,— московская выставка продолжила свою гастроль. Увы, это совсем другая выставка. Зачем она понадобилась петербургскому музею именно сейчас — не знаю. Скорее всего, это было запланировано, согласовано, внесено в отчеты и документы сильно заранее. Тем более что за выданные в Москву шедевры Врубеля Третьяковка должна была дать ГРМ на выставку свои, которые в другое время получить было бы почти нереально.
Петербургский «Врубель» почти так же случаен и необязателен, как и 165-летие, к которому его приурочили. Этот проект обманет тех, кто понадеется на московскую роскошь: Царевна-Лебедь, несколько Демонов («Летящий демон» и «Демон (сидящий)»), портреты Забелы-Врубель и «Богатырь» тут имеются, но основное содержание экспозиции — это рисунки самых разных периодов. В самих по себе рисунках нет ничего плохого, кроме того, что зритель в случае Врубеля, не предупрежденный заранее о составе выставки, точно идет смотреть живопись, которая в отечественном культурном обиходе куда больше, чем просто живопись.
Мало кто из грандов русской фигуративной живописи так мало шел советской власти, как Врубель. Конечно, с легкой руки Сергея Судейкина ходят байки, будто на дягилевской выставке «Два века русской живописи и скульптуры» в Париже в 1906 году был замечен Пикассо — испанец якобы часами простаивал в Гран-Пале у картин Врубеля, все никак не мог насмотреться на кристаллические формы, а потом взял да и изобрел кубизм. Но и куда менее сведущие в авангардных изысках художественные бонзы Страны Советов видели во Врубеле явление совершенно чуждое: как его ни назови, декадент, символист, западник, все какой-то «формалист» получается. Недаром нормально показать Врубеля удалось только в год ХХ съезда партии. «Усатый сдох», запрещенное ненадолго вылезло. Врубелю в этом смысле повезло: его «сказочные» сюжеты плюс «иллюстрации» к литературным произведениям из школьной программы обеспечили ему некоторый карт-бланш. Несчастная «Царевна-Лебедь» не слезала с задних обложек советских иллюстрированных журналов и, надо признать, сильно поднадоела.
Вся эта изломанность нашей истории увела образ Врубеля от того места, которое он на самом деле занимает в русской живописи. Самые вдумчивые его исследователи видели в нем прямого и чуть ли не единственного наследника Александра Иванова. Только два художника стремились передать свечение лика и тела Христа с таким маниакальным упорством. Для исследователей начал русского авангарда фигура Врубеля важна тотальностью кристаллических структур, через которые художник передавал форму всего сущего. И безусловно, именно ему принадлежит честь быть тем, кто одним из первых сделал важнейший шаг: оторвался от литературоцентричности русской живописи. Демон Врубеля никак не описывается словами Лермонтова. За что и царит он в русском искусстве так полно и так беспросветно.