Новый роман Милана Кундеры "Неведение" начинается с очень неприятного и неделикатного вопроса. "Что ты здесь еще делаешь?" — досадует француженка Сильвия на свою подругу-эмигрантку Ирену. Ирена уже двадцать лет как уехала из Чехословакии и привыкла, что все эти годы ее нелегкая эмигрантская судьба вызывала сочувствие и любопытство. Но только героиня пристрастилась к хорошему винцу и элегантным нарядам, как оказалось, что время жалости к беглецам прошло. Теперь там, где было невыносимо, стало интереснее, чем в любом Париже или Лондоне со всеми их обеднями. На возможность "великого возвращения" намекают и простой женщине Ирене, и маститому литератору Милану Кундере, хоть тот и завоевал звание одного из самых известных западноевропейских писателей и последние романы пишет исключительно по-французски. И вот Ирена нехотя садится в самолет, а писатель Кундера пока подозрительно медлит.
Пока Ирена бродит по Праге, воскрешая прошлую жизнь, автор просит читателя не торопиться и как следует разобраться, что же такое "возвращение". Эмиграция всегда была его излюбленным сюжетом, но на этот раз он скомпоновал целый роман-разъяснение. Как будто не историю рассказывал, а эмиграционную анкету заполнял. Для пущей доходчивости "Неведение" поделено на небольшие ладненькие главки, каждая из которых на свой лад обыгрывает тему ностальгии и путешествия. Здесь найдется этимологический экскурс, посвященный слову "возвращение". Есть пара патетичных публицистических пассажей ("Коммунизм, вскормленный безбрежной российской цивилизацией, остается для Польши, для Венгрии тоннелем, из которого нет выхода"). Есть немного мифологии: писатель обращается к образу Одиссея, тем более что у него самого за плечами немало приключений и странствий. С конца 1950-х Милан Кундера успел побывать в компартии — словно по злой воле волшебницы Кирки обернулся свиньей, потом пришлось пройти между Сциллой и Харибдой запретов на его книги, в 1979-м проклятые чешские лестригоны лишили писателя гражданства, а сирены из западного университета завлекли его лекциями, и в конце концов, словно в Аид, странник отправился на французскую чужбину.
Есть в романе и яркая сценка в ресторане, когда Ирена не находит общего языка со старыми подругами: чешские женщины, о ужас, выдержанному бордо предпочли банальное пиво. Есть вдребезги разбившаяся романтическая история о двух влюбленных, случайно встретившихся спустя годы: Ирена захвачена возрождением любовной страсти, а забывчивый Йозеф принял их "волшебное" свидание за банальную интрижку. Да еще в это самое время Иренина мама соблазняет Ирениного мужа Густава. Казалось бы, пора покупать бедной героине обратный билет до Парижа. Но автор продолжает победное наступление. Само понятие "возвращение" объявлено недействительным: ведь куда и откуда, собственно, возвращается? Увлекшийся автор использует математический подход: живи человек на сто лет больше, эмигранты вообще не замечали бы своей эмиграции. И уж совсем на крайний случай для героев и для автора есть надежное алиби, вынесенное в заглавие романа: уезжали они по собственному "неведению".
В конце концов у читателя создается ощущение, что он заплутал в бесконечных словесных лабиринтах. Автор называет это "скорбным блужданием по кулуарам прошлого". Себе Милан Кундера уже все давно доказал: сравнив себя с Одиссеем, родную Чехию с верной Пенелопой, а красавицу Францию с нимфой Калипсо, второй даме он отдал явное предпочтение. Однако писатель не мог отказать себе в удовольствии устроить хорошую прогулку на манер героев тарковской "Ностальгии" — по колено в воде и по горло в сомнениях.
На совсем уж хлипкую почву завел своих героев Джон Апдайк: весь роман "Россказни Роджера" они ведут замысловатую теологическую дискуссию. Но все религиозные теоретизирования неизменно проверяются здесь на сексуальной практике. Такой выбор темы не был сюрпризом для читателей 1986 года, когда "Россказни Роджера" были впервые опубликованы: ведь Апдайк к тому времени уже заслужил славу летописца сексуальных превратностей провинциальной американской жизни. Но действие переносится на факультет богословия, а слово предоставляется некоему почтенному священнику Роджеру Ламберту. Правда, выясняется, что Роджер отнюдь не святоша: много лет назад он покинул свой приход, предварительно оставив жену ради симпатичной молодой прихожанки. Теперь, сохранив сан, он ведет университетский семинар, посвященный ересям.
Чтобы уж совсем расположить читателя, Роджер признается, что он вовсе не ханжа и сходное удовольствие испытывает от теологического трактата и от порнографии. Его не способны покоробить даже книги Генри Миллера, ведь они обладают "определенными очистительными качествами, поскольку выставляют на свет наше темное сырое подполье, кишащее многорукими бесами". Оппонентом экстравагантного священнослужителя выступает нахальный молодой программист Дейл Колер, уверенный в возможности еще одного, "компьютерного" доказательства существования Бога. Для Роджера, строгого последователя знаменитого швейцарского теолога Карла Барта, такая самонадеянность кажется абсурдной: "Бог, существование которого можно доказать,— заурядная фигура". По Барту, Бог, как, впрочем, и человек, должен остаться загадкой. Тем не менее Роджер помогает Дейлу получить факультетский грант — теперь богоискательство обрело вполне материальную базу. А дуэль между героями продолжается уже совсем в другой области: в любовный четырехугольник включаются жена Роджера Эстер и его же племянница Верна. Дейл, увлекшийся Эстер, уже не уверен, сможет ли он отчитаться за свой грант. Бог никак не желает являться ему из компьютера — видимо, не желает показаться "заурядной фигурой". Зато в романе многократно доказано, что существует секс. По крайней мере, в Америке.
Милан Кундера. Неведение / Перевод с французского Н. Шульгиной. СПб.: Азбука-классика, 2004
Джон Апдайк. Россказни Роджера / Перевод с английского Г. Злобина. М.: АСТ, 2005