премьера кино
Завтра московский кинотеатр "Ролан" выпускает в прокат экранизацию "Ярмарки тщеславия" (Vanity Fair). Как и все великие книги, роман Уильяма Теккерея экранизируется не впервой, но с незначительным успехом, обусловленным в том числе и трудностью утрамбовывания толстой книжки в киноформат. Версию индийской режиссерши Миры Наир, тоже вынужденной перескакивать через многие подробности, легче и понятнее будет смотреть тем, кто знает первоисточник наизусть, как, например, ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Индийская постановщица, уложившаяся в 140 минут (неплохой результат для произведения под тысячу страниц), приглушила теккереевскую сатирическую, ядовитую интонацию, зато подпустила ядовитой восточной цветистости и душистости. На титрах рядом с названием появляется синий павлин, символ тщеславия, и в такого же анилинового цвета плаще с искрой тут же вылезает из кареты маркиз Стайн, первый из облагороженных этим дружелюбным фильмом теккереевских персонажей. Довольно карикатурная фигура плешивого грязного старикашки, нарисованная Теккереем с оттенком отвращения, в фильме преобразилась в демонического Гэбриела Бирна. От него хотя и попахивает серой, однако мудрые и печальные глаза заставляют усомниться, а такой ли уж он безнравственный и злонамеренный.
В киноинтерпретации маркиз проходит сквозным образом искусителя, разрушившего брак Бекки Шарп, которая не то чтобы цинично собиралась извлечь максимум пользы из общения с пожилым аристократом, а просто не совсем правильно поняла его покровительство. Сценаристы не стали углублять, но решили удлинить их отношения, начав их еще в детстве героини: маркиз приходит к отцу Бекки, спивающемуся неизвестному художнику, покупать картины, и белокурая дочурка не по годам жестко торгуется с покупателем, вынужденным уступить. В этот момент уже ясно, что много лет спустя, возможно, именно под этим самым портретом ее покойной матери лорд Стайн попытается по-кинематографически брутально завалить свою протеже, чей муж к этому моменту уже дослужился до полковника Кроули. Последний, застукав их наедине, в романе весьма эффектно рассекает лысину маркиза дареными бриллиантами, но поскольку у киноперсонажа лысины нет, то и рассекать нечего, Кроули находит супругину заначку и в негодовании удаляется, а она вдруг начинает реветь белугой, как литературная Бекки Шарп вряд ли смогла бы в силу своей психофизики.
Риз Уизерспун очень удачно сфотографирована для постера "Ярмарки" — здесь она мало похожа на себя привычную, добродушную "блондинку в законе", и что-то леденящее, рептильное в ее взгляде обещает восхитительную сволочь. Однако фильм обещаний не выполняет: хотя Риз Уизерспун по обыкновению обаятельна, в этой Бекки нет ни капли настоящей злости, маловато воли, решительности и вообще той остроты, на которую указывает ее фамилия. Единственное наглядное проявление бойцовского характера встречается в начале, когда в гостях у своей подруги Эмилии Седли только что выпущенная из пансиона мисс Шарп, стремясь поддержать светскую беседу про Индию, по неопытности пытается съесть целиком перец чили, свежий и зеленый на вид. Если книжная Бекки не смогла сдержать слез и попросила воды, то экранная глотает адский перец, лишь слегка крякнув и очаровательно улыбнувшись. К сожалению, в дальнейшем эта тема акулы, которая проглотит и не поперхнется, не получает развития. Героиня выглядит не расчетливой авантюристкой, значительно превосходящей окружающих умом и характером, а просто легкомысленной хорошенькой женщиной, не сумевшей поставить себя на твердую ногу.
Стройность и белизну этой ноги можно оценить в сцене с индийским танцем, который по понятным причинам заменил в фильме Миры Наир домашнее представление со сценками-шарадами про мифологических героев — у Теккерея это был один из способов показать характер Бекки. Однако фильм вместо исследования характера предлагает в основном любование актрисой, которая, несмотря на заметную реальную беременность (или как раз благодаря ей), выглядит все лучше и наряжается все сногсшибательней. Самый красивый портретный кадр сделан в низшей точке падения — в баден-баденском казино, где уже потрепанная, опустившаяся и все потерявшая (по писательскому замыслу) героиня сверкает еще ослепительней, чем в юности (в фильме, действие которого охватывает лет двадцать, вообще почти никто отчетливо не стареет). Сквозь чудесную вуаль в звездочках и растопыренные пальцы в ажурных перчатках, только что закрывавшие ее заплаканные глаза, Бекки вдруг замечает дивный мираж — своего старого поклонника, толстого Джозефа Седли, приехавшего забрать ее в Индию, где наступает финальная нирвана с медитативной музыкой и опять же сувенирными танцами. Тем самым Мира Наир пытается своими этническими средствами воспроизвести ту же грустную философскую ноту, которой завершается книжка Теккерея: "Ах, vanitas vanitatum!" И это, пожалуй, единственный раз, когда режиссер хотя бы отчасти попадает в унисон писателю.