концерт скрипка
В Большом зале консерватории концертом Владимира Спивакова открылся первый фестиваль искусств "Созвездие русской лиры", организованный Международной продюсерской компанией. Знаменитый скрипач сыграл главные скрипичные романтические хиты — три сонаты Иоганнеса Брамса — вместе с пианистом Александром Гиндиным. ВАРВАРЕ Ъ-ТУРОВОЙ показалось, что ансамбль не сложился.
Владимир Спиваков в последние годы практически не играет и все больше дирижирует двумя своими оркестрами — "Виртуозами Москвы" и Национальным филармоническим оркестром России. Естественно, его сольный концерт не мог не вызвать интереса публики. С первых нот Первой сонаты маэстро создал образ будто крадущийся на цыпочках и испуганно озирающийся. Казалось, каждой нотой Владимир Спиваков оправдывается и извиняется — мол, простите, пожалуйста, я сейчас, я быстренько. Была надежда, что дальше, когда скрипач освоится на сцене, все пойдет получше. Но и вторая часть, по идее густая, насыщенная, яркая, звучала не менее бесцветно. Дело в очень простых вещах. Маэстро играл в крайне сдержанных темпах, придерживаясь приглушенной динамики (избегая одинаково и настоящего forte, и piano) и, что самое странное, заметно снижая темп и настроение во всех кульминациях, из-за чего они настоящими кульминациями и не становились.
Хотелось поверить, что, возможно, это такая концепция у музыкантов — Первую сонату они решили сыграть в этаком нерешительном духе. Так или иначе, но и во Второй сонате основные недостатки Первой остались на прежних местах. А представить себе, что продуманная исполнительская концепция заключалась в столь странной идее — мол, все три брамсовские сонаты, по сути, на одно лицо,— сложно. Впрочем, Владимир Спиваков стал играть чуть громче и увереннее, но каждой его фразе, мотиву и теме не хватало ощущения внутренней свободы.
Это ведь главное — способность превзойти все ожидания слушателя, обмануть его, показать ему больше, чем все, что он может себе даже представить, удивить его. Это не означает, что для слушательской любви исполнителю хватило бы, скажем, выйти в экстравагантном костюме или, к примеру, расколотить скрипку. Публика, она как лошадь, чувствует силу. Можно не делать на сцене ровным счетом ничего необычного, а все равно зал будет открыт и покорен каждому исполнительскому желанию. Вот именно этого ощущения внутренней силы, власти над публикой и не было в скрипичном звуке маэстро Спивакова.
Конечно, нельзя не признать за этим звуком определенных достоинств — например, он ровен, порой по-настоящему красив, тонок и нежен. Иногда даже кажется, что вон он, момент настоящей откровенности, искреннего чувства, но в ту же секунду что-то будто захлопывается. Кажется, внутри самого скрипача какой-то цензор не дает солисту открыться, выдохнуть. Вторая соната, одна из самых обаятельных, нежных и лирических в скрипичной литературе, оказалась в итоге зажатой, барахтающейся и, казалось, изо всех сил пытающейся докричаться до слушателя, в то время как нужно было всего лишь расслабиться и прошептать. Ощутимую роль в этих экспериментах над музыкой Брамса сыграл пианист Александр Гиндин. Он, казалось, сделал все, чтобы максимально приглушить, замазать и спрятать красоты музыки великого романтика. В его версиях что Первая, что Третья сонаты были одинаково безличны, безвольны и пресны. Даже пластически пианист выглядел так, будто в его руках попросту нет костей,— извивающиеся, преувеличенно свободные, томные руки мало подходили для густой фактуры фортепианных партий.
Еще удивительнее это, если учесть, что в самом жанре камерной сонаты заложено партнерство музыкантов и никак не подыгрывание одного другому. Ни в грозных эпизодах второй части Первой сонаты, ни в романтических кульминациях Второй, ни в экстравагантных гармониях Третьей ни единого раза пианист не показал элементарного forte. Причем тактичностью по отношению к солисту этот факт не объяснишь — так же тихо и невнятно пианист играл и в сольных фрагментах. Одним словом, ансамбля-то как раз и не было. При том что именно с этим пианистом маэстро играет давно и часто. Возникает вопрос: почему Владимиру Спивакову комфортно играть с господином Гиндиным? Быть может, скрипачу, так редко выходящему на сцену в "сольниках", ощущение собственного превосходства важнее любого ансамбля?