премьера балет
На основной сцене Большого театра состоялась московская премьера балета живого классика Джона Ноймайера "Сон в летнюю ночь" (интервью с ним см. в Ъ от 21 декабря). ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА обнаружила, что для многих артистов Большого камнем преткновения оказалась не техника, но актерское мастерство.
Американец Джон Ноймайер, уже больше трех десятилетий возглавляющий Гамбургский балет, поставил "Сон в летнюю ночь" в 1977 году для своей труппы. С тех пор этот двухактный спектакль с россыпью разнообразных ролей стал любимцем ведущих репертуарных трупп Европы: его ставили в Парижской опере, в Королевских театрах Дании и Швеции, в Вене, Милане, Мюнхене. Джон Ноймайер лично выбрал "Сон" для своего дебюта в Большом, полагая, что традиционный сюжетный спектакль легче воспринять и публике, и труппе.
В балете, как и в шекспировской комедии, три взаимодействующих мира, каждому соответствует своя танцевальная лексика и свой звуковой образ. Любовные истории аристократов разыгрываются под музыку Мендельсона, инфернальный мир эльфов существует в разреженном пространстве Дьердя Лигети (Стенли Кубрик использовал его опусы в "Космической Одиссее"), а простонародье пляшет под уличную шарманку и мелодии вердиевской "Травиаты". Реальное действие перенесено в ампирное начало XIX века — время первого перевода Шекспира на немецкий; космос волшебного леса создают три серебристые ивы, звездное небо, плывущие туманы и тонкая световая партитура (художник-постановщик Юрген Розе).
Однако в этом эффектном балете есть один недостаток, в котором отчасти повинен Шекспир: все сюжетные перипетии заканчиваются в первом акте. На долю второго остаются идиллические дуэты и парадные шествия. Джон Ноймайер использует конструкцию дивертисментного финала спектакля XIX века, но вытряхивает его содержимое: у персонажей нет ярких танцев, у главных героев — полноценного па-де-де с кодой и вариациями, а место дивертисмента занимает пантомима ремесленников, разыгрывающих сюжет про античных любовников Пирама и Фисбу. На фоне довольно монотонной классики этот сочный фарс становится гвоздем всего акта — ремесленники отодвигают премьеров на задний план.
В такой ситуации многое зависит от исполнителей центральных партий. В гигантской труппе Большого, несвоевременно сраженной эпидемией гриппа, не наскребли артистов даже на один состав — роль садовника Лизандра исполнил солист гамбургского балета Иван Урбан. Этот мягконогий легкий блондин служил эталоном ноймайеровского стиля. Как бы не замечая технических коварств партии и заковыристости поддержек, он целовал взасос Гермию, смачно лапал за ляжки Елену, петухом наскакивал на Деметрия, упоенно отдаваясь импровизационной игре. Артисты Большого, надо отдать им должное, с текстом и непривычно быстрым темпом справились вполне успешно, но до актерской непринужденности им пока далеко. Ян Годовский безукоризненно станцевал Пэка, но оказался слишком умен и педантичен для роли дурашливого озорника. Свободнее других чувствовала себя Нина Капцова в партии невезучей крошки Елены — правда, ее очкастая девица слегка смахивала на советскую студентку-активистку. Владимиру Непорожнему пришлась впору комическая деревянность пластики Деметрия-офицера, однако ему не хватило вкуса к игре, чтобы очеловечить этого симпатичного солдафона. Актерские данные волевой Марии Александровой мало соответствуют роли сентиментальной барышни Гермии: балерина долго перебирала готовые штампы — от царственной благосклонности до оскорбленной добродетели, пока не впала в нужный тон во время комической перепалки с соперницей.
Эротическая подноготная этого балета вообще трудно давалась целомудренным артистам Большого, они никак не решались поставить себя в предлагаемые обстоятельства. Николай Цискаридзе (Оберон и Тезей в одном лице) собрал букет из собственных ролей, попеременно изображая то Германна из "Пиковой дамы", то классического принца, то короля Демона из бывшего "Лебединого". С партией он справлялся с видимой натугой: при анафемски трудных поддержках напрягался хуже штангиста, вращался нечисто, прыгал тяжело и лишь в сольных адажио радовал красотой арабесков. Его партнерше Светлане Захаровой (Ипполита--Титания) трудно было отвечать взаимностью такому любовнику — балерина сосредоточилась на рисунке партии, благо ее божественное тело способно доставлять наслаждение и без дополнительных актерских красок.
Хуже всех выглядели, как ни странно, пантомимные "ремесленники", замазавшие текст таким грязным и грубым комикованием, что за ним бесповоротно исчезла пародийная тонкость, заложенная в постановке. Особенно постарался грузный солист Илья Рыжаков: его персонаж во всех ипостасях (Ткач--Осел--Пирам) был похож на поддавшего сантехника. А лучше всех (что тоже неожиданно) оказался женский кордебалет волшебного царства: стройные девушки точно обозначили космическую геометрию хореографии, со знанием дела выполняя заторможенно-модернистские па. Мужчинам-эльфам телесное преображение далось труднее, в их манипуляциях отчетливо просвечивала гимнастическая прямолинейность. А уж знаменитая сцена убаюкивания Титании и вовсе превратилась в плохо отрепетированный физкультурный парад: от резких тычков и поворотов эльфов не проснулся бы только мертвый.
Зрители, однако, не спали: спектакль красивый, в меру забавный, в меру скучный — все-таки два часа чистого танца. Большой сцене Большого он пришелся впору. По контракту "Сон" останется в репертуаре два года — достаточный срок для того, чтобы довести его до ума. Или развалить вконец.