фестиваль вокал
На фестивале "Декабрьские вечера" выступил английский вокальный квартет The Hilliard Ensemble. К подчеркнуто старообразной вокальной полифонии добавлялись саксофонные импровизации знаменитого норвежского саксофониста Яна Гарбарека. Впечатлениями делится СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
У меня, если честно, записи Hilliard Ensemble (и в особенности совместные с Яном Гарбареком) всегда оставляли ощущение некоторого неправдоподобия. Казалось, что этот хрупкий перфекционизм, эта идеальная сплавленность голосов (и голосов заведомо небольших при этом) не более чем результат виртуозной студийной работы, техногенная эстетская аудиоигрушка, слишком тепличная и слишком комнатная для нормальных концертных условий. Даже для таких, как Белый зал наших "Декабрьских вечеров". И тем более удивительно вчуже, как это четверка певцов ухитряется вести настолько насыщенную и успешную гастрольную деятельность, возя свои "высоколобые" и в высшей степени рафинированные концертные программы не по двум-трем европейским фестивалям, а буквально по всему миру. Включая, скажем, Юго-Восточную Азию, где как-то сложно вообразить себе совсем уж шквальную заинтересованность по отношению к попурри из позднесредневековой полифонии, ренессансных мадригалов, Баха и Арво Пярта, да еще в таком изысканно-аскетичном представлении.
Оказалось же, что они прежде всего до невероятия органичны — причем без всякого привкуса техногенности. Во-первых, по "живому" выступлению особенно очевидно, до чего же в работе участников Hilliard Ensemble мало позы, будь то поза певцов-аутентистов, поза музыкантов "не для всех" или поза звезд легендарного лейбла. Очень чувствуется, что за их певческой манерой стоят столетия британской хоровой традиции, такой же почтенной, милой и уютной, как все прочие привычные нам атрибуты "старой доброй Англии". И даже казалось с этой точки зрения уместным, что в программке привезенный музыкантами репертуар был обозначен самым скупым образом: "Импровизации на темы старых мастеров". И точка. Пускай на самом деле старые мастера в данном случае изрядно разбавлялись мастерами вполне даже современными и фольклорной экзотикой. И пускай даже сочетание английской хоровой традиции с саксофоном некогда чешского, а сейчас норвежского музыканта Яна Гарбарека — это, казалось бы, просто по акустическим показателям довольно проблематичное сочетание.
Теплые, мягкие английские голоса, как ни странно, с холодным звуком альтового саксофона сплавлялись идеально, и импровизационные пассажи, то резковатые, а то и удивительно деликатные, совершенно не образовывали картину диковато-натужного "диалога эпох". Хотя в принципе без диалогичности программа концерта просто физически не могла бы обойтись: прежде всего это соединение произведений с двух разных альбомов — "Mnemosyne" и "Officium",— отличающихся довольно разной идеологией. И потом сами эти произведения по идее не должны образовывать монолог — поди образуй монолог из разновременных сочинений, звучащих на латыни, старофранцузском, эстонском и даже языке майя-кечуа.
Но если не монолог, то сквозной сюжет в этой последовательности образовывался. Все самые яркие из произведений старинного европейского репертуара (скажем, гимн "Beata viscera" магистра Перотина или венгерская средневековая "прозелла" "Procedentem Sponsum"), звучавших в виде "импровизаций на тему", оказались так или иначе связанными с Рождеством. И даже образчик ренессансной полифонии франко-фламандского "строгого стиля", вполне светский шансон Гийома Рыжего (XV век) "Se je fayz dueil" казался неуловимо похожим на известный рождественский мотет великого Жоскена де Пре "Praeter rerum seriem". Спокойная, но властная сакральность этой музыки, ничуть не смущенная, а только, казалось, подкрепленная интервенциями саксофонных экспромтов, полностью "переваривала" все, что могло быть искусственным, головным в замысле исполнительского союза между Hilliard и Яном Гарбареком. И даже когда певцы с кроткими лицами пускались в хождения по залу, не переставая петь и оставляя саксофониста на сцене, казалось, что они это делают не из желания добавить публике свежих акустических ощущений, а в виде ритуала. В сочетании с редкостной красотой звука эта ритуальность, думается, едва ли не лучшим образом отвечала замыслам Святослава Рихтера, не случайно приурочившего свой фестиваль именно к рождественскому времени.