Алексей Саватюгин, директор департамента финансовой политики Минфина:
— Предложения Минфина по изменению источников поступления в стабфонд очень просты. Базовая цена на нефть поднимается на $1 — с $20 до $21 за баррель, в результате уже в 2006 году высвобождается примерно 50 млрд рублей, которые останутся в федеральном бюджете и могут быть направлены на различные цели. Еще одно предложение Минфина — на ближайшие два-три года сохранить базовый неснижаемый объем в 500 млрд рублей, как он сейчас зафиксирован в Бюджетном кодексе, и все превышения сверх 500 млрд направлять на досрочное погашение дорогой части внешнего долга, по которой мы платим около 7% годовых.
С 2008 года мы предлагаем изменить исчисление неснижаемого объема и привязать его к ВВП в размере 3,1-4,5% ВВП. 3,1% ВВП означает, что при падении цены на нефть до $15 государство выполняет свои бюджетные обязательства в течение двух лет, при 4,5% ВВП — в течение трех лет. Если же неснижаемый объем не изменяем и надеемся, что ВВП у нас растет, то доля стабфонда резко уменьшится. Если сейчас она составляет около 3% ВВП, то к 2010 году составит 1,5%, а к 2020-му — 0,5%. То есть стабфонд ничем не сможет помочь государству при изменении внешнеэкономической конъюнктуры.
Если мы весь избыток стабфонда тратим на погашение внешней задолженности, у нас появляется серьезная экономия на процентных платежах. Она может составить от $0,5 млрд в 2005 году до $2 млрд через два года. Эти средства тоже идут в федеральный бюджет, и мы можем их использовать.
Позиция Минфина: теоретически возможно тратить и на структурные реформы, и на трубопроводы, но с ограничениями, которые должны жестко соблюдаться. Первое: траты должны иметь гарантии, что не приведут к росту инфляции. Второе: должна быть доказана экономическая эффективность вложений. Как минимум они должны быть более эффективны, чем погашение внешнего долга, то есть давать убедительную рентабельность — выше 7% годовых. Третье: это должны быть фиксированные расходы с соответствующим бизнес-планом. Четвертое — самое сложное условие, которое делает невыполнимым весь вот этот набор условий. Это отсутствие соответствующих институтов по отбору инвестиционных проектов, по принятию решений, по их расчету, сопровождению и контролю. Сейчас ни конкретных средств на институциональное сопровождение, ни самих проектов, которые бы удовлетворяли этим условиям, нет.
Алексей Улюкаев, первый зампред ЦБ:
— Единственный разумный способ расходования средств стабфонда — погашение долга. Можно говорить о том, в каких формах. У нас есть долг политический — Парижскому клубу, досрочное погашение которого никак не влияет на рынки. Есть долг рыночный (например, наши евробонды), досрочное погашение которого влияет на рынки, и оно будет изменять условия для заимствования, допустим, наших корпораций.
Говорят, что стабфонд вчистую снимает ликвидность, растет денежная база. С одной стороны, в этом есть некоторые резоны, но, с другой стороны, смотрите, что происходит. Мы говорим, что у нас очень низкий рост денежного предложения, при этом ликвидность банковской системы у нас на очень высоком уровне. Также у нас снова чистое сальдо иностранных активов банковских систем, то есть проблемы ликвидности сейчас нет. Можно говорить о проблеме избыточной ликвидности, но слово это определяется краткосрочным движением капитала. Поэтому некорректно ставить вопрос о том, что формирование стабфонда обескровливает банковскую систему.
Андрей Клепач, руководитель департамента макроэкономического прогнозирования Минэкономразвития:
— Прямого противостояния МЭРТа и Минфина нет, позиция Минфина согласована с МЭРТом и Банком России. Согласована она в первую очередь в связи с тем, что начиная с 2006 года не менее 60 млрд рублей будут выделяться на финансирование проектов развития. Целесообразно, чтобы из этих средств был сформирован специальный инвестиционный фонд или, может быть, инвестиционный венчурный фонд. Видимо, этих денег хватит в лучшем случае именно на поддержку венчурных высокотехнологичных проектов. Финансировать за их счет трубопроводы и даже капиталоемкие инфраструктурные проекты вряд ли возможно.
Размеры стабфонда зависят от того, как мы урегулируем вопрос с Пенсионным фондом. Если дефицит Пенсионного фонда будет около 1% ВВП, при условии, что мы не затрагиваем стабфонд, нужно будет пересмотреть и планку непроцентных расходов. При таких условиях мы не сможем свести концы с концами. Нам нужно еще раз посмотреть на обязательства, которые мы берем по пенсионной реформе и тем более по программам реформирования здравоохранения, образования и вооруженных сил. При финансировании всех этих задач мы не сможем обеспечить снижение непроцентных расходов. Они должны держаться на планке 12-13% ВВП, иначе возможности наращивания стабфонда окажутся существенно урезаны.
Нефтяная отрасль требует резкого роста капиталовложений, либо финансирование должно осуществляться частными компаниями. Тогда мы должны по-новому посмотреть на вопросы налоговой нагрузки нефтяной отрасли и на вопрос, в чьей собственности будут находиться нефтепроводы. Либо нефтепроводы останутся в руках государства — это действующая стратегическая установка,— тогда возникает вопрос, кто оплатит эти проекты. Если их будет оплачивать государство, то оно должно будет профинансировать их по линии непроцентных расходов или залезть в стабфонд. Альтернатива — ввести новые добавочные налоги на нефтяную промышленность. Например, через повышение тарифов на прокачку нефти. Без решения этого вопроса наши прогнозы по стабфонду оказываются под вопросом.
Владимир Резник, председатель комитета Госдумы по кредитным организациям и финансовым рынкам:
— Забывается, что следовало бы продолжить уменьшать налоговые излишки в экономике и тем самым стимулировать рост. Можно предусмотреть в расходах из части превышения стабфонда и расходы на снижение налогового бремени.
Олег Вьюгин, руководитель Федеральной службы по финансовым рынкам:
— Предложения Минфина — разумный компромисс в сложных условиях. 60 млрд рублей — это цена Минфина за компромисс... В России большая часть производства определяется некоторым небольшим количеством крупных компаний и несколькими крупными иностранными инвесторами. От их настроений зависит, как будет расти экономика, потому что эти компании имеют совершенно свободный доступ к ресурсам — и к энергетическим, и к финансовым, в том числе и за рубежом, где займы идут по ставке 7-8%. Поэтому тезис о том, что, накапливая стабфонд, мы препятствуем росту экономики, совершенно ложный. Если бы был спрос на деньги — а он сегодня оказался очень низким,— был бы и рост инвестиций, и рост экономики. Но это определяется настроениями, а не ЦБ и его процентной ставкой, которая не играет никакой роли. Поэтому к стабфонду нужно относиться так: он чисто компенсационный страховой механизм.
Алексей Мордашов, гендиректор группы компаний "Северсталь-групп":
— На рынке денег много. Для крупных компаний есть возможности заимствований и внутри страны, и за рубежом. И проблемы нехватки финансовых ресурсов для экономического роста, на мой взгляд, нет. Для меня стабфонд — один из элементов системы стабильности, которая позволяет бизнесу развиваться, а экономике расти.
Андрей Илларионов, советник президента РФ:
— Цену отсечения надо менять как можно реже. Смена цены отсечения каждый год свидетельствует о том, что авторы или хозяева стабфонда идут на недопустимые компромиссы. Предложение Минфина о переходе к цене отсечения $21 за баррель — свидетельство слабости, которая лишь разжигает аппетиты тех, кто хотел бы и далее заниматься разрушением этого важнейшего механизма макроэкономической политики.
Средства стабфонда нельзя тратить на непроцентные расходы, какими бы они ни были. Социальные, инвестиционные, научные исследования, аэропорты, трубопроводы — это вообще за пределами функций государства.
Налоговое бремя надо снижать — постоянно, быстро и намного. Но это связано не с тем, есть ли средства в стабфонде или нет. Налоги надо снижать в связи с тем, существуют или не существуют бюджетные обязательства. Поэтому снижение налогового бремени должно осуществляться параллельно со снижением бюджетных обязательств и должно быть отделено от работы стабфонда.
Средства стабфонда можно тратить только за пределами национальных границ. Первое — это проведение внешней политики: строительство дипломатических представительств, зданий дружбы с народами зарубежных стран, проведение кампаний улучшения имиджа РФ за ее пределами, финансирование электоральных кампаний в соседних государствах, замещение военных баз. Второе — чисто страховые функции. Это накопление резервов на черный день. И третье — это погашение внешнего долга. Вторая и третья функции перекликаются.
Владимир Мау, ректор Академии народного хозяйства при правительстве РФ:
— Поскольку позиция резервной подушки довольно сомнительная, а искушение наличными деньгами для политических элит очень высоко, надо тратить на расходование долга столько, сколько можно потратить. Не надо искушать российские политические элиты $20 млрд — не удастся долго сопротивляться. Есть принципиальная невозможность отбора средств, на которые надо было бы использовать стабфонд. Если проекты высокоэффективные, то не нужны бюджетные средства, а если низкоэффективные, то они тем более не нужны. Если нас что-то и спасет, то падение цен на нефть в обозримом будущем, которое только и способно отрезвить элиты.
Оксана Дмитриева, депутат Госдумы:
— Вот черный день настал. ЦБ по поручению правительства продает иностранные ценные бумаги, в которые будет вложен стабфонд, и осуществляет на них эмиссию. Таким образом, в случае реального черного дня использование этих средств для экономики будет означать прямую эмиссию.
Доходы от нефти надо использовать не только на погашение внешнего долга, но и на замещение источников. У нас на фоне большого стабфонда все равно идет заимствование, происходит резкое наращивание внутреннего долга — до 170 млрд рублей. Зачем развивать пирамиду, которая в случае черного дня увеличит обслуживание долга. Если мы хотим сократить расходы в случае черного дня, не расширяя текущие обязательства, то я не вижу абсурдности в предложении социальных ведомств. Если сейчас будут переоборудованы школы, больницы, то в случае черного дня нам не понадобится инвестировать в них средства и мы сможем тогда сократить социальное инвестирование.