юбилей живопись
В Третьяковской галерее на Крымском валу открылась выставка народного художника СССР Андрея Васнецова, приуроченная к 80-летию живописца. Картины одного из признанных мэтров "сурового стиля" смотрел СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Андрей Васнецов — потомок тех самых Васнецовых (а точнее говоря, внук Виктора Васнецова). Он принадлежит к поколению и кругу советских художников, которые в конце 1950-х открыли эпоху так называемого сурового стиля,— Николай Андронов, Таир Салахов, Павел Никонов. В 60-80-е он много работал в области монументального искусства, которое, собственно, и принесло ему особенную известность, славу и премии — в его послужном списке работы по оформлению нескольких павильонов ВДНХ (тогда еще ВСХВ), Дворца пионеров на Ленинских горах, редакции "Известий" и многих санаториев, гостиниц, посольств.
На выставку же попало три с лишним десятка самостоятельных станковых работ — частью из Третьяковки, частью из собственности художника. Хронология порядочная — с 1957-го по 2003-й, однако все работы в единообразной манере. Прежде всего своеобразная и узнаваемая гамма. Доминирует черная плоскость, а предметы выхвачены из этой черноты монохромными красочными пятнами, причем пятна эти, как правило, тоже сугубо сдержанных тонов: мрачновато-зеленые, охристые, серые. Пятна эти не всегда наложены корпусно, черная подложка придает им суровую приглушенность, благодаря чему многие картины похожи даже на графику пастелью по тонированной в черный цвет бумаге. И такой характер колорита, несомненно, придает живописи повсеместную "зарифмованность" вне зависимости от жанра: если натюрморт с курицей, то непременно с черной; если интерьер избы, то вырисовывающимся во мраке вещам явно неудобно и неуютно, они кучкуются какой-то напуганной нереалистичной грудой; если портрет, то непременно статичный и предельно обобщенный до какой-то тягостной величавости — даже, скажем, ню застыла в какой-то глубоко подавленной позе.
Если брать именно сценки деревенской (или околодеревенской) жизни, то сюжеты их почти исключительно связаны с охотой. Это, с одной стороны, привносит в деревенскую живопись дополнительный оттенок приватности: охота ведь, как ни крути, дело — точнее, потеха — сугубо частное, досуговое, и если ее трактовать как еще одну форму слияния с природой, то форма эта совершенно отдельная. Даже отдающая некоторым аристократизмом, если припоминать старорежимные традиции охотничьего быта, но в то же самое время не исключающая сближения с самой что ни на есть стихией простонародности — вспомните хотя бы знаменитый эпизод охоты в "Войне и мире". Но при этом у Андрея Васнецова в охотничьих сценах напрасно искать ощущения задора, азарта, свежести. Какие-нибудь "Сборы на охоту" — мужская фигура обреченно натягивает сапоги, женская замерла в скорбном ожидании, какой уж там азарт. Охотник, картинно целящий в некую ширококрылую тень, повисшую в сером небе, по своей горестно-иератической напряженности странным образом почти не отличается от тут же висящей траурной композиции "Памяти солдата". И так далее.
Принято считать, что для живописца "сурового стиля" — и особенно художника-монументалиста — главный пафос и главная художественная метафора теоретически должны состоять в одолении хаоса, а это, в свою очередь, труд тягостный, но на свой лад радостный и как бы предчувствующий будущий бодренький триумф. Здесь действительно борьбы с хаосом более чем хватает, потому что хаотично все кругом: хаос сельского быта, хаос темной избы, хаос весенней распутицы, хаос неподатливых предметов, хаос солнечного затмения, наконец. Хаос обступает, наваливается, господствует, и всякое действие в самом деле обрисовано как мучительная борьба: и вязание, и стирка, и чистка картофеля. Эта борьба безысходна, и сам сумеречный колорит этих картин заставляет припомнить народные сказки, где героическое деяние во что бы то ни стало нужно непременно успеть завершить до вечерней зари. Только здесь эта заря уже догорает, и о том, что начнется потом, лучше и не думать.